Пауль Локамп - Память о будущем

– Ты всё Африку забыть не можешь, – улыбнулся его друг. – Столько лет прошло, а до сих пор морали читаешь! Тот случай, если уж вспомнить, был не самым страшным. Видали и похуже.

– Я слишком хорошо тебя знаю, поэтому и читаю, – парировал в ответ врач и покачал головой. – Скоро семьдесят лет, а всё туда же. До сих пор на приключения тянет? Неисправимый ты, Игорь. Жене от меня низкий поклон. Так и скажи – мол, кланяется Костя и сочувствует, что она до сих пор с тобой, дьяволом упрямым, мучается.

– Всенепременно, – Игорь Яковлевич шутливо поклонился, – так и передам, что старый сердцеед опять пытается флиртовать с моей женой.

– Вот, – улыбнулся доктор, – именно так и скажи. А теперь серьёзно. Дневник ты, конечно, прочитай, коли есть желание, но особенно голову не крути. Дело это прошлое, да и странного в нём много. Может, ты прав, и это не более чем простое графоманство.

– Согласен, – кивнул его собеседник, – но отбрасывать версию, о возможности провала в иное время, всё-же не стоит. Не приучен-с. Сам понимаешь – нас в своё время слишком хорошо учили. Ладно, давай прощаться?

Врач кивнул, и они вдруг замолчали, смотря куда-то в сторону. Сколько за их долгую жизнь было таких встреч и разлук – всех и не вспомнишь. Много раз они прощались друг с другом в чужих странах, подчас даже не надеясь, что увидятся ещё раз. Но судьба умеет быть великодушной; несмотря на все невзгоды, выпавшие на их долю, пути вновь пересекались, даря неожиданные свидания в самых разных уголках мира. Встречались, радовались этим редким мгновениям и опять расставались. Правда, встречи с каждым годом становились всё тяжелее. Каждый из них прекрасно понимал, что годы берут своё и этот раз может оказаться последним. Да, от смерти не застрахован никто. Даже молодость не гарантирует долгой жизни. Но всё же есть разница. Молодой человек может умереть, а пожилой… Пожилой обязан.

Меньше чем через сутки, немного утомившись от вокзалов и поездов, Игорь Яковлевич вошёл в подъезд дома, расположенного на юго-западе Москвы, и пешком поднялся на четвёртый этаж. Позвонил соседке, которая приглядывала за их мохнатым питомцем, выслушал жалобы на растущие цены и, получив ключи, вошёл в квартиру. Навстречу, задрав пушистый хвост, вышел большой кот (подарок старшего сына) и начал возмущённо урчать, сетуя на скуку и одиночество. Жена ещё не вернулась из Питера, где она гостила у младшего, так что в ближайшие несколько дней хозяин был избавлен от расспросов. Немного отдохнув после дороги, Игорь Яковлевич неторопливо поужинал и устроился с книгой на диване. Бесцельно, не вникая в смысл написанного, пролистал несколько страниц, задумчиво поглядывая на пакет, лежащий на столе. Через несколько минут решительно отложил книгу в сторону и поднялся. Прихватив с собой конверт, он направился в соседнюю комнату, служившую кабинетом. Длинные ряды книжных полок, большой письменный стол, стоящий у окна, и кожаный диван – скупой, но удобный для работы интерьер. На свободной стене – десяток чёрно-белых фотографий в скромных рамках. Если бы удалось рассмотреть их поближе, мы бы увидели хозяина этого кабинета в молодости. На одной из фотографий он – в компании бородатого парня, который, зажав зубами трубку, весело смотрит в объектив фотоаппарата. Судя по всему, – Конго, 1965 год. А этот весёлый бородач – знаменитый Эрнесто Рафаэль де ла Серна. Да, тот самый Че Гевара. А вот другое фото. На ней рядом с Игорем – Костя, ещё молодой врач, по странному стечению обстоятельств вооружённый не неврологическим молоточком, а автоматом Калашникова. Это уже история. Кто знает – может, найдётся человек, который рискнёт рассказать про эти канувшие в Лету времена?

Включив настольную лампу, украшенную зелёным абажуром, Игорь Яковлевич открыл форточку и по привычке оглянулся на дверь. Жена, особенно в последние годы, яростно боролась за его здоровье и выговаривала за каждую выкуренную сигарету. Усевшись в глубокое кресло, он медленно закурил, тихоновским жестом потушил спичку и подвинул поближе хрустальную пепельницу. Из конверта, который ему вручил друг, достал дневник, обнаруженный среди вещей пропавшего пациента. Если бы не засаленная обложка – ничем не примечательный ежедневник. Через несколько минут он затушил в пепельнице окурок и открыл первую страницу…

Апрель, 2009 год.

Не знаю, зачем я всё это пишу. Смысла в этих записях нет. Вылить на бумагу то, что стало невыносимо держать в себе? Зачем? Точнее – для кого? Для себя, чтобы окончательно не сойти с ума? Разве что так. Всё началось полгода назад. Кризис, про который так много говорили, добрался и до наших мест. А может, он совсем и не виноват, просто так карта легла. Для меня. Последние полгода были не просто трудными – они были ужасными. Всё, чтобы я ни делал, шло наперекосяк. Ситуация вышла из-под контроля – потеря за потерей! Как выжил? Не знаю, можно ли назвать это существование жизнью? Вместе с финансовыми неудачами начались проблемы в семье. С небольших претензий, которые превратились в скандалы. Без всякой причины – надо было сорвать злость. Умом понимал, что ввязываясь в эти бессмысленные споры, совершаю ошибку, но ничего сделать не мог. Это трудно объяснить, но и мои вспышки ярости были вызваны любовью к семье. Парадокс. Да, это так, как бы глупо ни звучало. Я их любил, при этом осознавал, что благополучию приходит конец, причём по моей вине – всё это и вызывало неконтролируемую ярость. Потом – как ножом отрезало. Во-первых – ушёл в себя. Замолчал. Во-вторых – пропало желание. Работать, жить, любить. После неудачных попыток обсудить проблему – отдалилась жена. Сначала этого не заметил, а когда понял – было уже поздно. Я потерял её. Навсегда. Со временем у неё появился любовник, и мир рухнул окончательно. Скандалы плавно сошли на нет – наступила эра безразличия.