Кай Мейер - Богиня пустыни

Сендрин одарила его пренебрежительным взглядом.

— Я уверена, что в благодарность за такое великодушие саны позволили втиснуть себя в ваши шаблоны.

— Ах, фрейлейн Мук, — вздохнул он, ничем не выказывая своего раздражения. — Вам еще многое предстоит узнать. Внутри чернокожие совсем другие. Разумеется, саны вежливы и услужливы, и они не гнушаются тяжелой работы. Но не следует обольщаться, на самом деле они навсегда останутся народом охотников и кочевников. Те, которые еще кочуют в пустынях, даже не образовывают племена. Они кочуют семействами, не имея ни вождей, ни королей. От гереро саны отличаются прежде всего тем, что не пытаются реализовать свое стремление к самоопределению силой. — Он поправил свою шляпу, когда экипаж прогрохотал по гравию перед порталом дома. — Однако, фрейлейн Мук, не считайте нас, пожалуйста, рабовладельцами, так как мы таковыми не являемся. Каждый из наших слуг, будь то швейцар или виноградарь, может уйти, когда и куда ему захочется. — Он не сказал, было ли это правило ему по душе или нет, однако не смог сдержаться, чтобы не добавить: — Вы должны знать, что мой отец — весьма толерантный человек.

Прямоугольный двор был с трех сторон обрамлен центральным и боковыми фасадами основного здания. Посредине находился овальный газон, который поливали из леек четверо детей санов. Каждый раз, когда лейки становились пустыми, дети бежали к водяному насосу, который находился в конце двора. Там стояла женщина, вероятно мать этих детей, и качала рычагом насоса воду.

Сендрин выбралась из экипажа и смотрела, как кучер спрыгнул с облучка и принялся разгружать ее багаж. Впервые ей бросилось в глаза, каким он был маленьким. Она читала, что рост санов не превышает ста шестидесяти сантиметров. Вероятно, и те четверо детей были старше, чем казались, хотя никто из них не доставал Сендрин до пояса.

— Подождите, пожалуйста, минутку, — попросил Валериан, — я попытаюсь разыскать свою мать. Она точно знает, запланирована ли для вас экскурсия по дому или сначала вы сможете отдохнуть в своей комнате.

Вы могли бы спросить, что угодно мне, — хотелось ей возразить. Постепенно она вынуждена будет смириться с тем, что отныне двадцать четыре часа в сутки она находится в распоряжении семьи Каскаден. Итак, это был тот день, к которому в течение нескольких лет их готовили в школе имени Вильгельмины Флейшер.

Валериан вошел в дом, а Сендрин с любопытством приблизилась к детям, работавшим на поливке газона. У троих из них как раз закончилась вода в лейках, и они снова побежали к женщине, работающей возле водяного насоса. Однако четвертый ребенок остался и, задумавшись, широкой струей поливал траву. На нем была одежда, пошитая вручную, очевидно перешитая из старых нарядов колониальных господ. Углы воротника и рукава были слишком длинными, пуговицы оказались сделанными из коры дерева — их шероховатая поверхность должна была напоминать дорогие запонки из оленьих рогов, какие носили господа. Сендрин представила себе черную женщину, которая вечером сидела в своей хижине, пытаясь пошить одежду своим детям, такую, чтобы она была похожа на одежду людей из высшего общества, представленного здесь европейцами. Эта картина глубоко тронула девушку.

Она полностью была захвачена видом ребенка, который в солнечном свете мечтательно орошал газон, как вдруг раздался крик. Сендрин ошеломленно подняла голову и увидела, что чернокожая женщина с трясущимися руками бежит от водокачки через весь двор прямо на нее. Три других ребенка также начали кричать, но остались стоять у выхода со двора, словно не решаясь приблизиться.

Сендрин отступила на шаг назад, неуверенно, но без страха. Но когда она разглядела выражение лица приближавшейся женщины, она посчитала целесообразным отступить еще на несколько метров. При этом она спиной натолкнулась на упряжку и ударилась обо что-то лопаткой. Боль пронзила верхнюю часть туловища, как удар молнии.

Женщина промчалась по газону и так резко схватила мальчика на руки, что у него из рук выпала лейка, и остатки воды пролились на ее юбку. Казалось, она ничего не заметила, только кричала что-то непонятное в сторону Сендрин, затем повернулась так, чтобы Сендрин не могла видеть малыша.

При этом женщина начала петь странную песню, то повышая, то понижая голос, как поют колыбельную. Она словно пыталась успокоить ребенка — и это несмотря на то, что мальчик, кажется, даже не понял, что с ним произошло.