Ярослава Кузнецова: Dementia

— Родил? — Леон фыркнул. — Ты разве баба, чтобы рожать?

— А по-другому не скажешь. Ну, если хочешь — выдавил, исторг из себя. Вытошнил. Но на самом деле — родил. Потому что это моя тварь. Порченая моя часть. Мое безумие.

— То есть, это твоя жажда убийства и насилия, так получается? Это ты хочешь сбить с ног, вспороть спину… как ты там расписывал?

— Я не хочу! И не буду этого делать, она меня не заставит! Слушай, когда у тебя пузо болит, ты хочешь, чтоб оно болело? Оно тебя не спрашивает, болит и болит. Может, само не радо, но болит же!

— Другими словами, ты отрезал себе пузо и пустил погулять?

— Я запер его в клетку. Но оно вырывается… Тьфу, не пузо, а тварь! Она вырывается! Она всегда добивается, чего хочет. На этот раз она хочет хорошенькую племянницу Линды Рамирес.

— Значит, предыдущие четыре убийства — дело рук этой, как ее… твари?

— Да!

— А тварь — твоя?

— Да!

Леон откинулся на спинку стула и удовлетворенно кивнул. Глюки глюками, но это, братцы, признание. Самое натуральное. Теперь бы заставить Вика повторить его перед полицией…

А вот и ребята на помощь спешат.

Вой сирены приближался. Леон поднялся и, хрустя осколками, отправился открывать дверь.

— Ты… как тебя, Леон! — окликнул художник.

— Ну?

— Ты… говорил про наркотики… Если раскурочат клетку, тварь вырвется. Я не знал, что она теперь вселяется в людей. Если вырвется… будут опять трупы, слышишь? Не трогайте картину!

— Помолчи, а? Ты свое дело сделал, отдыхай. О своей шкуре заботься. Г-герой.

— Мой дорогой детектив, вы, наконец, успокоились?

— Нет! Я не успокоился! И не успокоюсь, пока не посажу тебя за решетку! Чертова мафия! Чертовы китайцы! Босс развесил уши как цыпочка! Ты его подкупил, я знаю! Ты даже мэра подкупил! Ты даешь взятки пингвинами!

— Мой дорогой детектив, мне кажется, неразумно проклинать начальство на пороге полицейского участка.

— Прекрати меня воспитывать! Я сам знаю, что разумно, а что нет! Разумный человек с тобою не свяжется! Чего ты улыбаешься? Че ты лыбишься, я тебя спрашиваю? Что я такого смешного сказал?

— Ох, простите, Леон, я знаю, что вы не шутите. Я вас внимательно слушаю.

— И нечего ухмыляться! Думаешь, я совсем дурак? По морде вижу — так и думаешь! Ладно, я дурак. Ладно! Пусть я последний идиот, но я хоть что-то делаю, да? Я нарыл, накопал, принес в зубах эти тапочки… блин, эти факты, а он мне говорит: это все ерунда что ты накопал. Плохо нюхаешь, говорит! Иди, говорит, остынь, без тебя справятся. Без меня справятся! Я, мать вашу, не аналитик, чтоб у меня все тип-топ сошлось! Я ищейка, вашу мать! Аналитики в отделе сидят, пасьянс в компьютере раскладывают, им за это деньги платят. А я носом рою, по городу как ошпаренный бегаю, что добыл — то боссу тащу. А он мне в ответ — знаешь что? Знаешь что он мне в ответ?

— Вы уже четвертый раз пересказываете эту беседу, детектив.

— Он мне в ответ — катись, говорит! Отстраняю, говорит, тебя, от дела, Леон Оркотт, и так, говорит, скандала не оберешься. Журналисты, говорит, раструбили уже, что известного художника обвиняют в особо тяжких. Какого черта ты приперся, Ди? Что тебе в магазине своем не сиделось?

— Детектив, это просто совпадение. Мисс Джилл просила проконсультировать ее по поводу кошачьих кормов.

— Совпадение? Там где появляешься ты, совпадениям нет места! Консультации можно давать по телефону! Я не верю, что ты видел этого психа в ночном клубе, когда убили четвертую жертву! И какого дьявола ты шляешься ночью по злачным местам, Ди? Любителей кошечек консультируешь?

— Мистер Джонсон, с которым у меня была встреча, держит скаковых лошадей. Это он пригласил меня в клуб.

— В два часа ночи?

— Нет, несколько раньше. Мы просто засиделись за беседой.

— Засиделись за беседой! Я еще доберусь до этого твоего Джонсона!

— Он вовсе не мой.

— Его счастье!

— Вы ревнуете, Леон?

— Я-а-а? — Леон вытаращил глаза, сглотнул, и выдал: — Я тебя ревную ко всему, кроме тюремной решетки!

— Однако! — оценил граф. — Похоже, вы становитесь остроумным, мой дорогой детектив.

Леон отвернулся, сунул руки в карманы и зашагал по улице, прочь от дверей полицейского управления. Это Джилл сегодня, хихикая над леоновым возмущением, заявила: "Ты ревнуешь графа ко всему на свете, кроме тюремной решетки. Да и к той не ревнуешь только на словах". И веселилась при этом самым преподлым образом, негодяйка.

Сзади зашуршал шелк, граф нагнал Леона и пристроился сбоку, эдакая пава расписная.