Даррелл Швейцер - Секретная история вампиров

Над ним что-то проплывает, но он спит и не может этого видеть. Потом над кроватью колышется нанковая обивка. Утром в спальню войдут Рустам и Маршан, и оба заметят, что ткань на стене в этом месте приобрела зеленоватый оттенок. Естественно, в таком сыром климате и внутри и снаружи появляется плесень, даже мох.

Все его спутники здесь постоянно ссорились между собой, и кое-кто, в слезах или в гневе, приходил к нему с жалобами. В некоторых случаях они общались друг с другом только при помощи записок.

К чему все эти глупости? Его полотном был целый мир, а теперь он заперт в ореховой скорлупке со всеми этими людьми, не способными понять, что своей ничтожностью они только усиливают его вечные мучения. А, да бог с ними со всеми. Если только на свете есть Бог.

Он вспоминает два других острова. Заросшие лесом скалы страны его раннего детства и остров первой ссылки, покрытый мантией горных сосен и фиговых деревьев. Бродя среди его виноградников, он сетовал, что «это место слишком мало».

Вероятно, кто-то услышал его жалобы. Если не Бог, то какой-то другой слабоумный тиран. Если остров Эльба казался ему слишком маленьким, то что же говорить об этой крошечной точке?

И на Эльбу позволили приехать его матери, тогда она привезла ему все тщательно собранные деньги, позволившие финансировать возвращение к берегам Франции.

Он думает о верной гвардии, которую тогда ему разрешили взять с собой на Эльбу, об их восторженных криках, об армии, впоследствии перешедшей на его сторону. Он вспоминает марш на Париж, о высланных ему навстречу войсках, о тысячах и тысячах солдат, о том, как он выходил перед своими немногочисленными отрядами, стоял перед ними безоружный, в распахнутой шинели и кричал: «Если вы хотите убить своего императора — вот он, перед вами!» И тогда все эти тысячи людей, словно спущенные с цепи псы, присоединялись к нему с криками «Жизнь за императора! Жизнь и слава!».

Он читает пьесу Софокла.

Он вспоминает коронацию и возложение на его голову лаврового венка — на голову, увенчанную золотом и железом.

День заканчивается. Одиннадцать часов. Он может отдохнуть в кровати.

Когда он просыпается около трех часов утра, Жозефина уже здесь, лежит рядом с ним в постели.

Он заглядывает в ее орехового цвета глаза.

— Уходи, — негромко говорит он. — Я и так уже скоро стану призраком. Но до тех пор я тебя не хочу. И эта кровать слишком узка для двоих.

Она исчезает, а он вспоминает ее маленькую левретку по кличке Удача — этому животному и в самом деле повезло, что он ее не убил. Собака вечно ложилась между ними и ревниво кусала его.

К утреннему кофе опять не было сахара. Он стоит и смотрит на портрет своей австрийской жены и их сына, на серебряный будильник, когда-то принадлежавший могущественному королю Пруссии.

Из соседней комнаты слышится перебранка двух корсиканских слуг.

Завтра придет корабль и привезет еще книг.

Днем он идет обедать в казармы английских солдат. Они всегда рады его видеть и очень вежливы, несмотря на его слабое знание английского. Настоящие солдаты везде одинаковы. И им известны его триумфы и его ценность. Он был достойным противником. Достойным. Английский принц никогда не будет обращаться с ним подобающим образом. Он сдался на милосердие англичан, но не получил его.

В этой влажной и грязной жаре он вспоминает корабль «Беллерофон» (неприятное имя — Носитель Дротиков) и то, как он склонил на свою сторону офицеров, так что те почти пообещали ему безопасное убежище в Англии.

Этого не произошло и никогда не произойдет, ведь когда-то он поклялся стереть с лица земли Англию и все воспоминания о ней, так что вряд ли Англия предоставит ему убежище.

В его голове звучит старый революционный гимн «Марсельеза», несмотря на то что он сам запретил его исполнение. Он сказал, что в гимне поется об излишней жестокости и ложных идеалах.

Что-то потревожило занавески. Легкий бриз. На мгновение перед его глазами возникает орудие, которым он командовал, оно движется по улицам навстречу гражданам Франции — против обычной толпы, но это было давным-давно. Еще до того, как он стал их отцом и защитником.

Чтобы стереть воспоминание, он сосредоточивает взгляд на занавесках.

Как причудливо. Кажется, что ткань принимает формы его молодой австрийской императрицы. Она была такой пухленькой — можно было даже не заметить легкие оспинки на ее щеках. Она прекрасно одета. И в атласных туфельках. С маленькими пряжками.