Стивен Кинг - Мешок с костями

Кито отчаянно сопротивляется. На шее Гарри появляется кровь. (Но царапина маленькая, и вечером Гарри скажет матери, что неловко задел ветку колючего куста, и позволит ей поцеловать царапину.) А потом он топит мальчишку. Кито смотрит на него снизу вверх, лицо его расплывается перед глазами Гарри, между лицом и поверхностью воды проплывает маленькая рыбешка. Окунек, думает Гарри. На мгновение задумывается, а что видит мальчишка, глядя сквозь толщу воды на лицо человека, который топит его, но тут же отгоняет эту мысль. Это всего лишь ниггер, напоминает он себе. Паршивый ниггер. И тебе он — никто.

Рука Кито высовывается из воды, маленькая коричневая ручонка. Гарри подается назад, не нужны ему новые царапины, но рука и не тянется к нему, только торчит над водой. Пальцы сжимаются в кулак. Разжимаются. Сжимаются в кулак. Разжимаются. Сжимаются в кулак.

Мальчишка вырывается уже не с такой силой, брыкающиеся ноги опускаются вниз. Глаза, что смотрят на Гарри из глубины, становятся сонными, но коричневая ручонка все торчит из воды, а пальцы сжимаются и разжимаются, сжимаются и разжимаются. Дрейпер Финни плачет на берегу.

Он уверен, что сейчас кто-нибудь появится на Улице и увидит, что они натворили… что они творят. Будь уверен: грехи твои выплывут наружу — так говорится в Лучшей книге всех времен. Будь уверен. Он открывает рот, чтобы сказать Гарри: «Прекрати. Может, еще не поздно повернуть все вспять, отпусти его, пусть живет», — но ни звука не срывается с его губ. За его спиной заходится в предсмертном хрипе Сара. А перед ним сжимаются и разжимаются пальцы ее сына, которого топят, как котенка, сжимаются и разжимаются, сжимаются и разжимаются. Когда же это закончится, думает Дрейпер. Господи, когда же это закончится? И словно в ответ на его мольбу, локоть мальчика начинает разгибаться, рука медленно уходит под воду, пальцы последний раз сжимаются в кулачок и застывают. Еще мгновение рука торчит из воды, а потом…

Ладонью я хлопаю себя по лбу, чтобы отогнать видения. За моей спиной трещат и ломаются мокрые кусты. Джо и ее соперница продолжают отчаянную борьбу.

Я сунул руки в дыру в парусиновом саване, как хирург, расширяющий операционное поле. Рванул. Со стоном парусина разорвалась от верхней веревки до нижней.

Внутри лежало то, что осталось от матери с сыном: два пожелтевших черепа, лбом ко лбу, словно ведущие задушевный разговор, женский, когда-то красный, а теперь совсем уже выцветший пояс, клочки одежды и… куча костей. Две грудные клетки, большая и маленькая. Две пары ног, длинные и короткие. Бренные останки Сары и Кито Тидуэллов, похороненные у озера чуть ли не сто лет тому назад.

Большой череп повернулся. Уставился на меня пустыми глазницами. Зубы клацнули, словно хотели укусить меня, кости зашевелились. Некоторые, из маленьких, тут же рассыпались в прах. Красный пояс дернулся, пряжка приподнялась, словно голова змеи.

— Майк! — закричала Джо. — Поторопись! Поторопись!

Я выхватил мешочек из разорванного пакета, достал из него пластиковую бутылку.

Lye still note 142 Note142 Помимо трактовки, приведенной выше, английское слово lye имеет еще одно значение — щелок.

В такие вот слова сложились буквы-магниты на передней панели моего холодильника. Еще одно послание, которое не смог перехватить цербер-охранник. Сара Тидуэлл — страшный противник, но она недооценила Джо… недооценила телепатической связи тех, кто долгие годы прожил в радости и согласии. Я съездил в «Саженцы и рассаду», купил бутылку щелока, а теперь открыл ее и поливал щелоком кости Сары и ее сына, которые сразу начали дымиться, Послышалось громкое шипение, какое раздается, если открыть бутылку с пивом или с газированным напитком. Пряжка расплавилась. Кости побелели и рассыпались, словно были из сахара. Перед моим мысленным взором вдруг возникли мексиканские ребятишки, с леденцами на длинных палочках, отлитыми в виде скелетов по случаю Дня поминовения усопших. Глазницы в черепе Сары расширялись, а щелок заливался в темную пустоту — ту, что когда-то занимал ее мозг, ту, где обретались ее созидающий дар и смеющаяся душа. В этих глазницах я сначала прочитал изумление, а потом бесконечную печаль.

Челюсть отпала, зубы вывалились.

Череп сложился.

От пальцев не осталось и следа.

— О-о-о-о-о…

Вздох пронесся по мокрым деревьям, словно от порыва ветра… только порыв этот не набрал силу, а затих в насыщенном влагой воздухе. Во вздохе этом читалось безграничное горе и признание поражения. А вот ненависти я не услышал; ненависть исчезла, сгорела в щелоке, который я купил в магазине Элен Остер. А потом вздох, свидетельствующий об уходе Сары, сменился громким, почти человеческим криком какой-то птички, который и вывел меня из транса. Я поднялся с трудом (ноги едва держали меня) и оглядел Улицу.