Челси Ярбро - Дорога затмения

Развязав черный шелковый пояс, Сен-Жермен уронил его на пол, затем уронил и халат. Отвернувшись от стола, он нагишом пересек комнату и, подойдя к стене, сдвинул в сторону секретную доску. За ней оказались три ящика, в них лежала одежда.

Имперский закон запрещал чужеземцам носить лишь китайские вещи. Этот запрет был продиктован якобы эстетическими соображениями: будто бы для того, чтобы жители Поднебесной могли воочию видеть, насколько разнообразен мир. Фактически же он упрощал процедуру обнаружения чужаков во время периодически устраиваемых на них повальных облав. Сен-Жермену вполне была ясна подоплека драконовского указа, однако тот его не особенно тяготил. За время долгих скитаний по свету он привык одеваться в манере, свойственной лишь ему самому.

Вскоре он вышел из личных покоев, одетый в длиннополое византийское одеяние из черной парчи, накинутое поверх короткого, доходившего лишь до колен, красного полукафтана и черных персидских брюк, заправленных в высокие китайские сапоги. Пояс из наборного серебра и черный крылатый нагрудный диск, символизирующий солнечное затмение, дополняли его наряд. Как ни странно, такое смешение стилей ему удивительно шло.

Слуги уже поднялись, и по дороге к библиотеке Сен-Жермен то и дело заговаривал с ними, ободряя приветливым словом одних и справляясь о здоровье родни у других.

Его мысли были рассеянны, он попытался сосредоточиться, для чего снял с полки том Аристотеля и через какое-то время полностью погрузился в чтение, очарованный блеском и остроумием высказываний древнегреческого мыслителя.

Часом позже к нему подошел Руджиеро.

— Простите, хозяин, — сказал он на обиходной латыни, — но вас ожидает гость.

Сен-Жермен оторвался от чтения и на той же латыни ответил:

— Гость, говоришь? Что за странность? Я никого… — Он не окончил фразы и решительно закрыл фолиант. — Кто же это? Ты его знаешь?

— Это Куан Сан-Же.

— Вот как? — Лицо Сен-Жермена вдруг просветлело. — Где же он? Отвечай, не молчи.

— В большой приемной. — Руджиеро посторонился, пропуская хозяина к выходу.

— Долго ли он ожидает?

— Не слишком. Из ваших личных покоев я пошел прямо сюда. — Слуга перешел на китайский и выговаривал фразы с трудом.

— Мы с ним поднимемся в гостиную с выходом на террасу. Проследи, чтобы туда подали чай. — Сен-Жермен ощутил, что плохое настроение его понемногу развеивается, уступая место теплому чувству смешанной с любопытством приязни. Подходя к дверям, ведущим в большую приемную, он кивком отпустил слугу. — Не беспокойся, дружище. Я сам доложу о себе.

Руджиеро слегка поклонился.

— Я принесу наверх чай и закуски.

— Великолепно, — спокойно произнес Сен-Жермен.

Большая приемная, хотя и не подавлявшая чопорной пышностью, как многие гостевые покои Ло-Янга, все же производила сильное впечатление. Очень эффектно смотрелись в ней и шелковые ковры, устилавшие пол, и кресла розового и вишневого дерева, и стены, покрытые дорогой драпировкой. Широкие раздвижные двери вели прямо в сад, откуда доносилось едва слышное журчание ручейка. Повсюду в медных и фарфоровых вазах стояли прекрасные свежесрезанные цветы. Впрочем, во всю эту восточную колористику весьма органично вписывались и детали убранства, принадлежавшие культурам иным. Так, например, рядом с древним пергаментом времен династии Тан висел писанный маслом портрет молодой итальянки, возле входных дверей высился кованый напольный канделябр, сработанный мастерами Толедо, мирно соседствуя с луксорским искусно инкрустированным комодом.

Гость взглянул на хозяина, притворявшего двери, на суровом лице его промелькнула улыбка.

— Ши Же-Мэн, — произнес он, кивая.

— Магистр Куан, — откликнулся Сен-Жермен, оглядывая ученого. — Вы оказываете мне великую честь.

— В чем дело? — приподнял брови ученый. — Или мы не коллеги? К чему этот звон — честь, магистр?

Сен-Жермен сел против гостя.

— Мой друг, — произнес он мягко, — простите, я немного смешался. Ведь вы — первый гость этого дома с тех пор, как решением ло-янгского трибунала меня вывели из университетского преподавательского состава. Томясь в одиночестве, я решил, что все сочли меня опасно больным. — Язвительность, с какой была сказана последняя фраза, неприятно поразила и его самого. — Простите еще раз, — продолжил Сен-Жермен после паузы. — Я не предполагал, что эта история заденет меня стать глубоко.

— И не без веского на то основания, — заметил ученый. — Решение высокого суда некорректно. Я заявил свой протест, указав, что открытые вами новые методы работы со многими веществами сильно продвинули нашу науку вперед.