Фейт Хантер - Одержимая

— Некоторые называют пожирателя печени Палец-Копье. У'тлун'та. — В устах Эгги имя прозвучало как хут луна. В ее произношении слово отличалось от того, что всплывало в моих отдаленных воспоминаниях, но я встречала это слово в книгах Муни. Эгги улыбнулась. — Вижу, ты знаешь про Палец-Копье.

Я кивнула и спросила:

— Существует хотя бы один шанс, что пожиратель печени не скинуокер, а вампир?

— Нет. Вампиры — чужаки. Они пришли с испанцами, первыми белыми людьми.

Я снова кивнула, хотя не уловила в этих словах особого смысла. Я слышала, как в глубине дома тихо вращаются лопасти вентилятора и двигатель, приводивший их в движение, издает монотонное жужжание. Холодильник гудел и пощелкивал, а автоматический генератор льда с грохотом выбрасывал морозные кубики. Я вернулась к столу и села на стул.

— Разговор между старейшиной или шаманом и тем, кто пришел за помощью, остается тайной, так ведь? — спросила я. — Как беседа психолога с пациентом?

Эгги покачала головой:

— Не всегда. Если ты скажешь мне, что планируешь кого-то убить, то я поставлю интересы Народа, да и белых людей тоже, выше твоих. Но если тебе нужен совет, Я помогу, чем могу, и сохраню твой секрет. — Она склонила голову, словно птица, которая с дерева рассматривает землю, и на губах ее заиграла улыбка. — Ты же не собираешься убивать?

— Собираюсь. — (Эгги дернулась. Это было всего лишь едва заметное движение лопаток, но улыбка ее исчезла.) — Я собираюсь убить существо, чей путь проследила до вашего дома. Старого выродка-вампира мужского пола, в чем я не сомневаюсь. Однако мой источник информации... мой источник говорит, что он не вампир, а пожиратель печени.

Спустя секунду Эгги сказала:

— Скинуокеры принадлежали к Народу, до того как перешли на сторону зла. Они жили среди нас с ранних времен и были защитниками и воинами, участвуя в нашей истории. — Она пожала плечами, — С приходом белых людей мы понесли много потерь, пережили много перемен. Я слышала такую фразу: «Скинуокеры делили с народом одну кровь. Пожиратели печени украли ее».

Пантера встрепенулась. Кровь. Эти странные запахи от куска ткани, на которой осталась слюна вампира и кровь его жертв, и это зловоние гниения. Она затихла, словно поняла, в чем дело; только если она и поняла, то мне ничего не объяснила. Мне нужно было вернуться домой и еще раз обнюхать кровавую тряпицу.

Неожиданно Эгги прорвало. Ее безмятежный взгляд напрягся, губы изогнулись в улыбке.

— Из всех преданий о старом пожирателе печени больше всего я люблю историю о чикелили, — начала она. — Слово это означает «говорящий правду». Чикелили — маленькая птичка, дрозд-рябинник. Только она говорит правду о старике-пожирателе. Но чикелили невелика, незаметна, и голосок у нее негромок, поэтому вороны и сойки заглушают ее слова, лишь один мальчик слышит птичку и предупреждает своих родителей о том, что поблизости ходит убийца детей. А смысл повествования таков: иногда единственный тихий голос важнее множества громких.

Я уставилась на Эгги, не понимая, к чему она клонит. Однако я знала: старейшины редко начинают говорить, если в рассказе нет великой правды — правды, имеющей отношение к настоящему. Тихие голоса? Мне вдруг пришли в голову девочки Кейти, сидящие за обеденным столом.

— У того существа, которое ты проследила до парильни, был длинный ноготь?

Я мысленно вернулась к сцене в переулке, когда упырь держал в своих руках тело проститутки. Потом вспомнила, как он взбирается по стене.

— Нет, я не заметила.

— А ты видела его энергию? — спросила Эгги.

— Серый свет, черные пылинки. Я унюхала их в воздухе, — ответила я и тут же почувствовала себя идиоткой.

Эгги кивнула:

— Да, понятно. Ты преследуешь зло. Ты воительница, как те великие защитники прошлого. — (Я поняла, что краснею от похвалы, и от неловкости заерзала на твердом деревянном стуле.) — Я наложу защиту и зажгу палочки для окуривания, когда наступят сумерки, — пообещала она, — чтобы отвести порчу и сохранить дом от любого зла, которое может оказаться поблизости. И мы обе с мамой будем ночью наблюдать за тем, что происходит вокруг.

— С мамой? — удивленно переспросила я.

— Маме всего семьдесят четыре, и она все еще полна жизни. В прошлом году умерла моя бабушка. Что-то щелкнуло у меня в голове.

— Она похоронена на заднем дворе? У парильни? Та же самая мысль пришла и Эгги. Оживление ушло с ее лица, и я сразу увидела, сколько ей в действительности лет.