Родриго Кортес - Часовщик

Охрана из двенадцати дюжих доминиканцев прибыла через два часа, а вот кандидата в Комиссары Трибунала — крупного широколицего бенедиктинца лет сорока с коробом для сбора подаяний — падре Ансельмо привел только к утру.

— Как звать? — подошел к монаху Томазо и заглянул прямо в глаза.

— Брат Агостино Куадра, — спокойно, не отводя глаз, ответил тот.

— Где учились? — тут же поинтересовался Томазо.

— В Милане, — поняв, что уже прошел первый экзамен, и внимательно оглядываясь по сторонам, отозвался монах.

— Языки? Науки?

— Еврейский. Греческий. Латынь. Римское право.

Томазо удовлетворенно крякнул: это была огромная удача.

— Взыскания были? За что?

Монах на секунду скривился:

— Как у всех… пьянство, мужеложство, недостаток веры…

Томазо понимающе кивнул. Запертые в стенах монастырей крепкие деревенские парни рано или поздно кончали именно этим набором грехов.

— А кем вы теперь, брат Агостино?.. — с интересом посмотрел на короб для подаяний исповедник.

— Отсекающим, — пожал широкими плечами кандидат. — Кем же еще?.. С моей-то фигурой…

Томазо улыбнулся. Посылаемые на сбор подаяний монахи довольно быстро усвоили, что, стоя на месте, много монет не соберешь и урока не выполнишь, а значит, будешь сидеть на каше из прогорклого овса. И как следствие довольно быстро изобрели метод коллективного вымогательства, когда жертва — как правило, небедная женщина или ремесленник — заранее тщательно выбирается, отсекается от окружающей толпы и ставится перед выбором: выглядеть перед людьми совершенной безбожницей или подать-таки милостыню.

— Отсекающим — это хорошо…

— Чего ж хорошего? — повел широкими плечами Агостино Куадра. — Весь день, как собака за костью, бегаешь.

Исповедник засмеялся и перешел к делу.

— Думаю, вы понимаете, на что согласились, да и вы меня вполне устраиваете…

Монах внимательно сощурился.

— Но у меня просьба, — призывая к особому вниманию, поднял указательный палец вверх Томазо, — о нашем с вами деле пока никому ни слова — ни настоятелю, ни братьям.

— А как же я из монастыря отпрошусь? — оторопел монах.

— А это уже не ваша забота. Ансельмо похлопочет, — кивнул в сторону молодого священника Томазо. — Он, кстати, и короб с подаянием вернет.

Падре Ансельмо покраснел. Задание было достаточно унизительным, и он помалкивал лишь потому, что заслуживал куда как большего наказания.

Монах удовлетворенно хмыкнул. Такое начало ему нравилось.

— А теперь — к присяге, — посерьезнел Томазо.

Старый Исаак Ха-Кохен провозился с «мокрой пробой» необычного мараведи до утра, а когда выяснил весовое содержание последнего ингредиента, покрылся холодным потом. Подобное соотношение золота, серебра, меди и сурьмы задавали только два монетных двора во всей Европе, и оба принадлежали Ватикану.

— За что евреям это испытание? — застонал Исаак.

Конечно же, он понимал: Папы будут причинять им беды всегда. Но проблема, с которой Исаак столкнулся, грозила всему меняльному ремеслу.

Собственно, все началось после появления спроса на старые греческие монеты из электрона — сплава золота и серебра. Ни один еврей не рисковал оценивать их выше реального содержания ценных металлов — это было запрещено уставом. Однако помешанные на своей древней истории христиане платили за них втрое, а то и вчетверо, и этим охотно воспользовались монастырские монетные дворы. В считанные годы «древнегреческие» монеты из недорогого сплава буквально заполонили Европу.

Понятно, что в своем большинстве это были примитивные итальянские подделки, однако даже самые сведущие в античных монетах менялы не имели оснований протестовать. Ведь ни монархов, изображенных на монетах, ни государств, которые они олицетворяли, в Европе давно уже не было, а значит, ничьи монетные привилегии не нарушались. А затем появились падуанцы, и с таким трудом удерживаемое евреями денежное равновесие в Европе дало еще одну — самую опасную — трещину.

Падуанцами называли бронзовые древнеримские монеты. Их с удовольствием покупали и брали в залог по всей Европе, за них охотно отдавали земли и строения, и никто не считал, что прогадал, — отчасти потому, что римские историки исправно вносили каждую новую находку в свои каталоги античных раритетов.

Исаак даже не представлял, сколько полновесных золотых мараведи и луидоров было собрано за эти бронзовые кругляши, ибо каждый новый обнаруженный монахами вид падуанца оказывался все более редким и все более ценным — именно так их описывали в каталогах.