Дмитрий Силкан - Равноденствия. Новая мистическая волна

— А можно по сто рублей за килограмм? — выдавил я, стараясь не смотреть на этого человека.

— Как по сто? — прошипел он. — Я ноги лишился, печень вырезал, жить не на что, а ты — по сто за кило? Мальчишка! Только пятьсот и ни копейкой меньше. Не хочешь — не бери.

— Ха-ха, как будто вы тело своё продаёте, торгуетесь, — фальшиво засмеялся я, стараясь скрыть дрожь в коленках, — печень небось ослиная, а мясо — говяжье.

— Ослиная?! Говяжье?! — вдруг заорал необыкновенный продавец. — Я торгую своей печенью, своим мясом.

Он ткнул себя в правый бок, покопался там и, вынув бьющееся сердце, бросил его на ящик. Оно попульсировало немного и затихло.

— Вот и сердце своё продаю. Бери, дорого не возьму.

— Чёрт возьми, — прошептал я.

— А может быть, ты и мозги хочешь купить? Я и это могу продать.

С этими словами он взял себя левой рукой за волосы и резко дёрнул вверх. Что-то хрустнуло, и через несколько секунд я увидел шевелящиеся мозги, похожие на маленьких серых червячков, у меня перехватило дыхание. Я, не отрываясь, смотрел на ящик широко раскрытыми от ужаса глазами. Человек, стоящий на костылях, торгующий своей печенью, вытаскивающий из груди сердце, копающийся в своих мозгах… Мне стало дурно. Чуть не стошнило. Оглядываюсь. Люди спокойно проходят мимо, равнодушно спрашивают о цене сердца, мяса, печени и, возмущаясь дороговизной, уходят прочь. Не видят? Не понимают? Не интересуются?

Ни слова не говоря, шатаясь от слабости, я побрёл домой.

Когда я рассказал об увиденном и пережитом, мне не поверили, приняли за выдумку. Больше всех происшедшее удивило мою младшую сестрёнку Анюту. Она постоянно переспрашивала о подробностях. Её симпатичное личико вытягивалось так, что было смешно.

— Не веришь? Пойдём, покажу, — предложил я.

Было уже время обеда. Едва дождавшись конца обеда, я потянул Анюту на рынок. Она сначала отнекивалась, но, прочитав на моём лице неподдельный ужас, согласилась. Пришли. Сколько ни ходили, человека на костылях не увидели. Я пробовал было расспросить бабулек, торгующих неподалёку от этого места, но никто ничего не видел и не слышал. Никаких калек, по их словам, не базаре не появлялось. Идём назад. Сестра посмеивается надо мной, конечно. Я молчу, плетусь рядом.

Прошло несколько дней. Все уже стали забывать мои россказни, один я помнил. Снова мать послала меня на базар за овощами и фруктами. Просила никуда не ввязываться и не фантазировать. Хожу между рядами, а сам по сторонам зыркаю, выискиваю одноногого. От напряжения и страха даже икать стал. Ничего необычного не происходило. Рынок как рынок… Хотел было приняться за покупки, но вдруг вижу, немного поодаль сидит на земле непонятного вида существо. Ног и правой руки нет. На голову надет мешок с прорезью для правого глаза и небольшой дырочки для рта. Тело завёрнуто в чёрную материю. Рядом стоит потрёпанный магнитофон, и хриплый голос вещает:

— Купите, Христа ради, мясо, почки, печень, кости, ноги для холодца…

Очнулся я дома. Как добежал, не помню. Помню только, что кричал: надрывно и страшно. Хотя дома уже не удивлялись…

— А ну, вставай, каналья! — раздался резкий голос, и что-то обрушилось на мою спину.

«Плеть…» — сразу догадался я и вскочил. Вокруг стояли оборванные грязные люди и, показывая на меня пальцами, смеялись.

— Где я, что такое? — возмущённо закричал я. — Почему вы меня бьёте?

— Ты, свинья, слишком много задаёшь вопросов, — произнёс тот же голос. Он принадлежал надсмотрщику, лощёному типу в чёрном мундире.

— Как вы смеете меня бить? Я требую начальника! — снова заговорил я.

— Я — твой начальник, — захохотал тип и ударил меня кулаком в челюсть. Я упал, затем вскочил, хотел броситься на своего мучителя.

Внезапно ко мне подбежал мужчина в испачканной жёлтой краской блузе, очень похожий на того, который совсем недавно подошёл ко мне в музее.

— Мсье, не сопротивляйтесь. Идите в круг. Я потом всё объясню, — тихо произнёс он.

Тут же нас окружили другие надзиратели. Они многозначительно переглядывались.

— Покоритесь, мсье, не выпендривайтесь. Се ля ви, — стали раздаваться голоса.

Я нехотя подчинился. По команде, вместе со всеми, поплёлся по квадратному тюремному двору.

Зелёные скользкие стены, окружавшие меня, дышали безысходностью.

«Куда я попал?» — думал я, но от происшедшего ничего не мог вспомнить. Вдруг осенило. Ах да, картины. Я пришёл на выставку полотен художников девятнадцатого века. Ходил, наслаждался. Подошёл к одной из картин Ван Гога, художника-мессии.