Андрей Сенников - Девять

— Не мусори тут! — приказала Варвара. — Я уже номер убрала.

Она выравнивала на стене новое зеркало. Он видел, как она откидывает назад полные плечи, отодвигаясь и быстро постреливая чёрными глазами: ровно ли? Серый рассвет сочился сквозь портьеру в комнату. Паспорт гражданина Круглова сиротливо лежал на столе, рядом с кучкой купюр, выключенным телефоном модели «дешевле не бывает» и бумагами. Одежду мужика Варвара уже убрала…

Он пересчитал деньги. Двенадцать тысяч. Раздражение усилилось, переходя в злость.

— Чё денег так мало?

— А ты в бумажки его загляни, Шерлок Холмс, — парировала женщина. — У него командировка на два дня всего. И он не директор овощной базы…

— Директор к тебе не пойдёт…

— Так это как уговаривать будешь, — усмехнулась женщина влажными губами и отошла от зеркала. — А у меня всякие бывали…

Он невольно бросил жадный взгляд на пышную грудь и бёдра. Спорить было трудно. Столько лет бабе, а так себя держит. И выглядит всё моложе и моложе. Ни пуза, как у его благоверной, ни мешков под глазами. Лицо гладкое, как попка у младенца. И за передницу так и тянет потрогать…

— Ладно, — сказала Варвара. — Забирай всё и уматывай. Скоро прелюбодеи мои из всех комнат поползут. Нечего тебе тут светить…

Его покоробил властный тон. В который раз захотелось поставить зарвавшуюся суку на место. Падалью смердит, а туда же! Он наблюдал, как она внимательно осматривает комнату, поводя живыми блестящими глазами, а на языке так и вертелся вопрос, который он всегда хотел ей задать: «А в твоём кафе мясо есть можно?»

Варвара бросила на него колкий взгляд, и он стушевался. Подавился вопросом, а поскольку уже раскрыл рот, произнёс ворчливо:

— Чего они у тебя зеркала-то бьют? Запарился покупать…

— Чего, чего… — брови её вдруг сошлись, словно она заметила какой-то беспорядок. — В приметы не верят, вот и бьют…

Женщина устремилась к окну и принялась разглаживать ладонями какие-то мелкие складки на портьере, отчего-то напомнившие ему черты человеческого лица с распяленным в крике ртом. Он моргнул.

Варвара отпустила штору и повернулась к нему, губы расплылись в улыбке, обнажив красивые, ровные зубы. Вот бы выбить их расчетливым ударом и размазать эту улыбку по гладкому лицу. Чтобы в кровь…

— Я тебе как-нибудь обязательно покажу, — пообещала она серьёзно.

Полицейский сглотнул тошнотворный комок…

— Я пенсию принесла. Третий день хожу. Соседи говорят: не видели, а форточка открыта, — в очередной раз повторила женщина в бирюзовом мешковатом плаще и берете из собачьего пуха. — Я кричала, кричала… Пенсию я ей принесла…

Рукава у плаща подвернуты, подклад засален на сгибах. Лицо женщины серое, почти у всех местных серая, нездорового цвета кожа.

Визг «болгарки» заглушил сбивчивое бормотание.

Крепкие ребята в униформе службы спасения резали с приставной лестницы металлические прутья оконной решетки напротив приоткрытой форточки. Инструмент у них не рядовой — громоздкий и мощный, вместо обычного диска, круг с алмазной крошкой на металлической основе, мгновенно сгрызающий пруток «восьмерку». Участковый Старшинов курил в кулак, посматривая то на спасателей, то на их машину — микроавтобус «Газель» с оранжево-синими полосами по бортам, то на пустынный двор. Кое-где в окнах маячили любопытные. Интересно им видите ли…

— Готово, капитан.

Отогнув три прута, спасатель ловко спрыгнул с нижних ступенек лестницы. Отрезная машина выглядела в крепких руках невесомой. Обветренное лицо знакомо участковому, но это и неудивительно, — столько лет на одном участке — сказать страшно.

— Лешка, давай.

Из фургона выбрался молоденький парнишка, худой, небольшого росточка.

— Ты поаккуратней там… — напутствовал Старшинов, — Особо не лапай ничего, соображаешь? По квартире не болтайся — сразу к двери…

Парнишка кивнул: хмурый, губы кривятся. Понятное дело…

Он забрался на стремянку, примериваясь, как ловчее проскользнуть в форточку мимо торчащих обрезков. Участковый затоптал окурок.

— Вы здесь пока побудьте, — сказал он женщине и, углядев за ее спиной обтерханного мужичка в брезентушной куртке с желтой полосой и надписью РЭУ 2, добавил, — Аниканыч, ты тоже…

Спасатель нырнул в форточку головой вперед. Шипастый кактус на подоконнике, недовольный вторжением, норовил уколоть, уцепиться за куртку. Лешка болтал ногами, повиснув в форточке на животе и передвигая громоздкий горшок по подоконнику. Старшинов вошёл в полутемный подъезд. Деревянные плахи пола меж двойными дверьми основательно выскоблены подошвами, остатки темно-коричневой краски напоминали потеки запекшейся крови. Ступени заскрипели под тяжестью Старшинова — сто десять килограмм, как никак. Все лестничные пролеты и перекрытия сработаны в этом доме из дерева. Перегородки в квартирах тоже деревянные, засыпные, зато кирпичные стены толщиной в полметра, не меньше. Дом теплый и далеко не самый плохой в городке, где большинство — развалюхи, выстроенные на шахтных отвалах, почерневшие от угольной пыли, хотя шахта пять лет уж как закрыта, а единственный ремонтно-механический завод едва сводит концы с концами, тихий пять дней в неделю, как кладбище.