Джон Харвуд: Сеанс

А пока все, что мы могли сделать, это сопровождать маменьку, когда она стала выходить из дома, к единственному месту, которое она когда-либо посещала (а место это было кладбище рядом с Приютом для найденышей), и красиво укладывать свежие цветы на могилке Элмы. Мне очень хотелось узнать, почему Бог оставил тельце Элмы здесь, а взял только ее душу, и присматривает ли Он за духом маменьки, пока она с этим духом еще не собралась, но Энни не согласилась отвечать на такие вопросы, сказав, что я все сама пойму, когда повзрослею.

У Энни были темно-каштановые волосы, туго затянутые назад, карие глаза и очень мягкая манера говорить: я находила, что она очень красивая, хотя сама она утверждала, что вовсе нет. Энни выросла в деревне, где-то в графстве Сомерсет, ее отец работал там каменщиком; у нее было четверо братьев и три сестры, еще пятеро детей умерли совсем маленькими. Когда она впервые рассказала мне об этом, я предположила, что ее мать должна быть еще больше поражена горем, чем моя. Но Энни сказала — нет, для траура у них не было времени, ее матушка была слишком занята, заботясь об остальных детях. И, конечно, нет, у них не было няни — они были для этого слишком бедны. Теперь, правда, все стало гораздо лучше: три ее брата ушли в солдаты, а две старшие сестры пошли в услужение, как и она; и все они (кроме одного из братьев, который попал в дурную компанию) посылают домой деньги для матушки.

Если погода стояла хорошая, мы с Энни после полудня отправлялись на прогулку. Дом наш был в Холборне, так что во время таких прогулок мы иногда останавливались у Приюта для найденышей посмотреть, как девочки-найденыши в белых фартуках и коричневых саржевых платьях играют в приютском дворе. Приют казался величественным, словно дворец, с ведущей к нему аллеей, уставленной фонарями, с окнами, которых столько, что и не сосчитать, да еще со статуей ангела перед входом. Энни рассказала мне (со слов подруги, тоже теперь бывшей в услужении, которая выросла в таком приюте), что найденышей приносят в приют их матери, слишком бедные или слишком больные, чтобы воспитывать детей самостоятельно. И конечно, да, таким матерям очень грустно расставаться со своими детьми, но ведь в Приюте найденышам живется гораздо лучше. (Таких детей чаще называют подкидышами, объяснила Энни, но все же лучше называть их найденышами.) Младенцев раздают по хорошим семьям в сельской местности, и они остаются там до пяти или шести лет, а потом их привозят назад в Приют, учиться в школе. Им три раза в неделю дают на обед мясо, а по воскресеньям даже ростбиф. А когда они вырастают, мальчиков отправляют в солдаты, а девочки идут работать горничными к богатым дамам.

Мне хотелось узнать все про тех матерей, которые отдают своих новорожденных детей в Приют для найденышей; вот ведь мама Энни была очень бедная, но оставила всех своих детей дома. Казалось, Энни вовсе не хочется отвечать на этот вопрос, но в конце концов она объяснила мне, что большинство подкидышей попали сюда потому, что их отцы сбежали, оставив их матерей в одиночестве.

— Так что, если папенька вдруг от нас сбежит, — спросила я, — меня отправят в найденыши?

— Конечно нет, деточка моя, — отвечала мне Энни. — Твой папенька не собирается от вас убегать, а у тебя есть я, чтобы о тебе заботиться. Да кроме того, ты слишком большая для подкидыша.

Попозже в тот же день, когда мы с Энни стояли под самым ангелом, глядя, как на своей части двора играют мальчики-найденыши, она рассказала мне историю своей подруги Сэры, которую мать отдала в Приют, потому что ее отец сбежал еще до того, как Сэра родилась. Сэра сохранила фамилию матери — Бейкер, но совсем ничего о ней не помнила, а вот свою кормилицу миссис Гарретт в Уилтшире она очень полюбила и очень плакала, когда пришло время ей возвращаться в Приют — учиться. Мистер и миссис Гарретт очень хотели бы, чтобы Сэра у них осталась, потому что все их родные дети умерли, но они были слишком бедные, а Приют не стал бы им платить, раз Сэра уже выросла и должна учиться. Да, конечно, кормилицы в сельской местности иногда получают разрешение оставлять приемышей у себя навсегда, но только если могут доказать Приюту, что у них хватит денег, чтобы должным образом заботиться об этих детях; точно так же и их родные матери, которым пришлось отдать туда своих детей, могут взять их к себе обратно, если положение их улучшилось и они могут это доказать.

Думаю, мне было лет шесть или семь, когда мне впервые пришло в голову, что я, возможно, тоже была найденышем. Это объяснило бы, почему мы живем так близко от Приюта и, кроме того, до рождения Элмы мы жили в сельской местности, хотя у меня о том времени сохранились лишь самые смутные воспоминания, а Энни никак не могла помочь, потому что пришла к нам, когда мы уже переехали в Лондон. Конечно, я могла быть каким-то совсем другим найденышем: Энни говорила мне, что есть и другие приюты (и при этом как-то странно посмотрела на меня, когда я спросила ее, не можем ли мы их посетить). А еще я слышала про младенцев, которых оставляют на крыльце у дверей в корзинках, — я могла быть одной из них. Возможно, у маменьки были другие дети, которые умерли, и о них никто никогда не говорит; или же она была бесплодна, как Сарра, жена Авраама, и взяла меня в дом как найденыша, а после решила оставить у себя навсегда. И вот потом Господь дал ей Элму… Хотя тогда вдвойне трудно понять, почему, если Он такой добрый и любящий Бог, как об этом говорит в своих проповедях мистер Холстед, Он снова так скоро забрал Элму к себе. Неужели Он хотел испытать маменькину веру, как хотел испытать веру Иова? «Господь дает, Господь и отнимает, — сказал Иов. — Да будет благословенно имя Господа!»