Килан Берк - Клан

Она смотрела прямо на него.

Тут же с его губ испарилась вся влага, а из горла донесся удушенный хрип. Пришлось напомнить себе следить за дорогой, но это и раньше было непросто, а теперь, когда она проснулась, практически невозможно. Он проглотил комок в горле со слышным щелчком. Понадеялся, что она не завопит, как в последний раз, когда увидела его.

– Здрасьте, – сказал он.

– Ты кто? – спросила она, и впервые в жизни Питу пришлось задуматься над ответом.

– Эм-м… Я Пит. Пит Лоуэлл. Я вам друг.

Голос у нее был мягкий, такой мягкий, что приходилось прислушиваться из-за шума шин и рокота двигателя.

– Куда ты меня везешь, Пит?

Она назвала меня по имени . Бабочки в животе вспыхнули огнем, освещая его изнутри.

– В больничку. Ну, знаете… подлечить вас и отправить туда, откуда вы приехали в Элквуд. Это мне доктор Веллман велел. Надеюсь, вы не против, – он улыбнулся, забыв, что она вряд ли видит его в зеркале. – Мы все желаем, чтоб вы выздоровели.

Она недолго посмотрела на него, затем ее единственный глаз закрылся. Она молчала так долго, что он уже решил, что она опять уснула, но затем услышал шепот:

– Я тоже не люблю петь.

Пит кивнул – от улыбки грозили треснуть щеки – и почувствовал какое-то чистое, незамутненное счастье, что легло на душу теплым одеялом.

– Я живу в Коламбусе, – сказала она. – Знаешь, где это?

– Нет, – ответил он и пожалел, что не знает, хотя бы чтобы показаться умнее, чем есть.

– В Огайо, – сказала она. – Когда мне станет лучше… приезжай ко мне. Чтобы я тебя поблагодарила.

Пит не думал, что можно ощутить такой восторг. То, что раньше казалось недостижимыми фантазиями, быстро превращалось в возможности, и он дал себе слово испробовать все, какие она позволит.

Ее голос становился тише, и он почувствовал укол грусти, что на этом разговор может кончиться.

– Ты приедешь?

– Да, – сказал он, улыбаясь во весь рот. – Обязательно приеду.

И продолжил следить за дорогой.

Целую вечность она живет в мире снов, и боли нет. Она смутно видит силуэты в белом, скользящие в сумеречном мире между сном и пробуждением, но в основном она их не боится. Их присутствие успокаивает, символизирует облегчение боли. Иногда слышны голоса, но когда она пытается сосредоточиться, видит только размазанные пятна на кровати, силуэты, вырезанные в дневном свете, льющемся в большое занавешенное окно. Они рассказывают о ее теле и здоровье, но их слова ничего для нее не значат. Иногда бывают другие голоса – которые она знает, знакомые, и сердце ноет, когда они плачут рядом и обнимают ее. Ей не нравится, когда ее обнимают, она чувствует мурашки при прикосновении рук к нежной коже, но знает, что они не причинят ей вреда, так что ничего не говорит, хотя и зарывается глубже внутрь своего панциря. Долгое время она вообще молчит, живет лишь в своей голове, съежившись в темноте и выглядывая на свет, на бесконечную галерею неразличимых лиц, еще не готовая принять их, но благодарная, что они есть.

Она не хочет оставаться в одиночестве.

В одиночестве приходят незваные кошмары. Мужчины хватают ее голое тело грязными руками, давят на нее всем весом. Она чувствует их пот и вонь, которую запомнит до конца жизни; чувствует пронзительную боль в паху, когда они грубо входят – без любви, без желания, просто насилуют, берут, что хотят, на что не имеют права, радуясь ее сопротивлению, снова и снова смакуя надругательство, раз за разом что-то у нее понемногу отнимая. Затем – их улыбки, когда они отступают и оглядывают ее; блеск кривых желтых зубов; глаза как полированные камни, изучающие, впитывающие каждую волосинку, каждую каплю пота, каждую частичку голого избитого тела. В руках у них грязные ножи; они отворачиваются, как фокусники, желающие удивить публику. Хотя и переросла физическую боль, она по-прежнему мечтает о смерти, покое, побеге. Больше всего она жаждет повернуть время вспять, возразить на решение Дэниэла свернуть с шоссе ради веселой прогулки по лесу. Но она была неубедительна, слегка пьяна, чуть под кайфом и потому промолчала, когда они свернули на узкую тропинку, знак у начала которой провозглашал, что они находятся в пяти километрах от городка под названием Элквуд.

Здесь в реальности и начался кошмар, и в мире беспокойного сна он следует тому же сценарию, хотя иногда эпизоды перемешиваются в руках ненормального монтажера.