Брэм Стокер - Змеиный перевал

Конечно, бери, — ответил я, и мы пожелали друг другу доброй ночи.

Вернувшись в свою комнату, я запер дверь и взглянул в открытое окно на утопающий в лунном свете пейзаж. Так простоял я довольно долго. Едва ли найдется на свете молодой человек или девушка, которым придется объяснять, что чувствовал я в тот момент: без малейшего стеснения признаюсь, что я был бесконечно, по самые уши влюблен. Если юному человеку нужны объяснения, ну… добавлю, что все образование становится незначительным, все перспективы несущественными, хуже того — прежние ценности кажутся малозначительными, меняется взгляд на жизнь в целом. Если же объяснений попросит кто-то далеко не юный, я просто скажу: «Сэр или мадам, вы или глупы или утратили память!»

Однако я никогда прежде не испытывал столь сильных чувств по отношению к девушке моего круга; прежде чем лечь спать, я все же сосредоточился на практических делах и написал письмо с инструкциями своему агенту, чтобы тот осторожно провел расследование по поводу моих новых владений, проверил состояние уплаты ренты, возможные затруднения, необходимые усовершенствования, которые рекомендовал бы опытный специалист.

Когда я лег, сон долго не шел, мысли мои были исполнены надежды на счастье, тьма и смущение прежних лет отступали перед сиянием ожидаемых перемен, хотя волнами накатывали и тревоги, связанные с неизвестностью и неопределенностью моего положения в самом разном смысле и контексте. Но главным оставалось личное волнение. Смогу ли я завоевать расположение этой девушки? Станет ли она моей женой? Или я никогда больше не увижу ее? В конце концов я вскочил с постели, начал расхаживать по комнате и заснул только перед рассветом. В снах моих перемежались радость и страдания. Сначала надежда доминировала, приятные впечатления предыдущего дня всплывали снова и снова. Я поднимался на холм, слышал чудесный голос — прятался от певуньи, — и вот уже я держал ее руку в своей, мы прощались, и тысячи счастливых фантазий переполняли меня восторгом.

Но затем на смену им пришли сомнения. Снова передо мной являлась незнакомка на вершине холма, но на этот раз она ждала кого-то другого, и тень разочарования скользила по ее красивому лицу при виде меня. Во сне я опускался на колени у ее ног, признавался в любви, но наталкивался на холодный, твердый взгляд. Потом я снова взбирался на холм, но никак не мог достичь вершины — а когда, наконец, попадал туда, она была пуста. Затем я спешил по странной тропе — вокруг простирались труднопреодолимые места: высокие заснеженные пики, суровые скалы, резко уходящие в пропасть утесы, темный, мрачный лес внезапно окружал меня, а потом я терялся на залитых солнцем равнинах, тщетно пытаясь отыскать ее — ту самую, единственную, но не мог вспомнить ее имя. И этот кошмар представлялся реальностью, потому что, собственно говоря, я и не знал, как ее зовут.

Я не раз просыпался в агонии и ужасе, смешение боли и наслаждения превратило мои сны в мучение — пока я не погрузился в глубокий сон без сновидений, который так восхваляет Платон в своей «Апологии Сократа».

Я проснулся с ощущением, что еще слишком рано вставать, и не мог понять, что меня разбудило, но затем услышал стук в дверь. Когда я открыл ее, передо мной стоял Энди с кепкой в руке.

Привет, Энди! Что ты тут делаешь? — спросил я.

Прошу пардона, сэр, но я тока что ездил с мистером Сатерлендом и так понял, что вы собирались опосля того на прогулку, и надо ли мне подвезти вас. Так вот я пришел, чтобы вы сказали, что да как.

О да, конечно! — воскликнул я, вспоминая планы, которые обсуждались накануне.

Можа, вы распорядитесь, чтобы моя белая кобыла малость передохнула опосля и попаслась тута. Нам же через несколько дней везти вас в Вестпорт.

Хорошо, Энди, смотри сам, как это лучше устроить. Что-то еще?

Это все, — он кивнул, а потом ухмыльнулся и добавил: — Можа, вам свезет, и попадется симпатичное болото, как гулять станете.

Ступай, Энди, — заявил я. — Хватит уже! Сколько можно? — Без свидетелей я наконец мог выразить свой протест прямо.

Он добродушно улыбнулся во весь рот и пошел прочь. Но, едва сделав несколько шагов, обернулся и с предельной серьезностью сказал:

Как я поеду на Ноккалтекрор, надо ли мне доставить от вас какое сообщение для мисс Норы?

О, иди уже! — отмахнулся я. — Какое еще сообщение, если я в жизни не видел эту девушку?

Он многозначительно подмигнул, пожал плечами и пошел по коридору прочь, а я с облегчением вернулся в постель. Только позже, когда я оказался рядом с Нокнакаром, меня поразила странность того, что Энди оставил мне также послание для своего отца, хотя я ни слова не говорил о том, что пойду в ту сторону, — я вообще никому об этом не говорил, лишь рассуждал о «прогулке по окрестностям» и желании «осмотреть новые места». Очевидно, Энди был уверен, что я непременно вернусь на тот холм, и это вызвало у меня раздражение, словно он разоблачил меня, буквально прочитал мои потаенные мысли. Однако я доставил его послание старику, выпил предложенное мне молоко — типичный жест гостеприимства на ферме в Западной Ирландии. А затем самым непринужденным образом я последовал дальше — к вершине холма.