Лиза Смит - Начало

Но тишины не было, и никогда больше не будет. Теперь меня постоянно преследует шорох лесных зверей, учащенное дыхание живых существ, почуявших опасность, трепет останавливающегося сердца. Еще я слышу свои мысли, которые ворочаются и сталкиваются, друг с другом, как океанские волны.

И я жалею о том, что был так слаб, когда Катерина смотрела мне в глаза. О том, что вернулся, чтобы поговорить с отцом. О том, что заставил Дамона пить кровь.

Но я сделал это. Отголоски всех моих ошибочных решений волочатся за мной, словно мантия, которая с годами становится все более темной, приобретая множество разных оттенков. И я должен жить и расплачиваться за свои проступки вечно.

Октябрь. Листья на кладбищенских деревьях уже почти истлели и сделались коричневыми, и по Виргинии со свистом носился холодный ветер, вытеснивший душную летнюю жару. Но я этого чувствовать не мог. Мое тело, тело вампира, отмечало только температуру горячей крови, курсировавшей по венам.

Я стоял под сенью большого дуба, по щиколотку в рыхлом тумане; рубашка моя и руки были липкими от крови девушки, которую я принес сюда. Мой брат Дамон лежал распростертый у основания дерева, и взгляд его черных глаз был абсолютно безучастен. С тех пор, как я в последний раз заставил его покормиться, прошел не один день. Его тело покрыла меловая бледность, и под кожей темными трещинами извивались кровеносные сосуды. Но даже сейчас, когда я бросил едва живую девушку у его ног, мне пришлось удерживать его правую руку на ее животе, чтобы он снова не перевернулся на спину. Если бы не кровь, обагрившая ее платье, они бы выглядели обнявшимися любовниками.

— Я ненавижу тебя всем своим существом, — шептал он ей в ухо, но я знал, что эти слова предназначаются мне. Она пошевелилась, но не открыла глаза.

— Тебе нужна сила, — сказал я. — Пей.

Он вздохнул, и плечи его безвольно поникли. В воздухе висел тяжелый металлический запах крови.

— Это не сила, — ответил он, закрывая глаза, — это слабость.

— Стефан…

Девушка потянулась ко мне дрожащей рукой, ее собственная сладкая кровь сверкала на пальцах, как шелковая перчатка. Это была Клементин Хейверфорд. Мы целовались с ней прошлым летом в тени моста Викери после того, как переиграли во все игры, придуманные Дамоном, и она даже позволила мне коснуться корсета своего голубого платья из муслина. Опустившись на колени, я заправил ей за ухо несколько выбившихся прядей. Голос из глубины сознания говорил, что мне следовало бы чувствовать сожаление, ведь я отбираю у нее жизнь, но я вообще ничего не чувствовал.

— Ты чудовище, — проговорил Дамон, стараясь держать губы как можно дальше от двух отметин на шее Клементин, все еще сочившихся кровью.

— Вечность — это слишком долго, чтобы отрекаться от своей сущности, — сказал я ему.

С того места, где мы скрывались в зарослях болиголова, было видно, как наши старые соседи собираются возле каменной мемориальной доски в центре кладбища. Время от времени один из них рукой обнимал другого, и в тумане они казались единой темно-серой глыбой.

Я всматривался издалека, обостренные чувства вампира давали мне возможность незримо присутствовать в толпе горожан. Вот Онория Фелл сморкается в кружевной платок. Шериф Форбс не снимает руки с кобуры. Джонатан Гилберт прочищает горло и щелчком открывает карманные часы. Каждый звук пульсацией отзывался в моей голове, будто бы весь мир шептал свои секреты мне прямо в уши. Барнетт Локвуд, встав чуть поодаль от остальных, произносил хвалебную речь нашему отцу, Джузеппе Сальваторе, человеку, хладнокровно убившему нас с Дамоном, своих единственных сыновей. Отец свято верил, что вампиры — абсолютное, непоправимое зло, и приговорил нас к смерти за то, что мы пытались спасти Катерину Пирс, девушку-вампира, которую мы оба полюбили и которая превратила нас в таких же, как она.

Голос Барнетта доносился сквозь пелену начинавшегося дождя:

— Мы собрались здесь, чтобы сказать последнее «прощай» одному из величайших сынов Мистик-Фоллз — Джузеппе Сальваторе, человеку, всегда ставившему интересы семьи и города выше своих собственных.

Они стояли перед зияющей ямой. Отца одели в черный парадный костюм, в котором он ходил в церковь по воскресеньям. Широкие лацканы сходились точно на том месте, куда я случайно ранил его, когда он напал на меня, вооружившись колом. Над ним возвышалась крылатая фигура — статуя ангела на месте последнего приюта моей матери. Два участка рядом с ним пустовали — там должны были похоронить нас с Дамоном.