Лиза Смит - Начало

4 сентября 1864 года

Полночь. Слишком поздно, чтобы ложиться спать, слишком рано, чтобы просыпаться. Нa тумбочке горит свеча, колеблющиеся тени предвещают дурное… Меня посещают призраки. смогу ли я когда-нибудь простить себя зa то, что нашел Розалин слишком позднo? И почету та, которую я поклялся забыть, все еще живет в моей думе?

Серди, е мое тяжело бьется Корделия всегда где-то неподалеку, приносит напитки, травяные порошки и лепешки. Я принимаю их, как ребенок, который хочет выздороветь. Отеи, с Дамоном смотрят на меня, когда думают, что я сплю. Догадываются ли они о моих ночных кошмарах?

Я думал, что женитьба хуже смерти. Я ошибался. Я так часто ошибался, слишком часто, и теперь мне остается только молиться о прощении и надеяться, что когда-нибудь, где-еибудь я смогу призвать все силы из глубины своего естества, чтобы снова твердо встать на путь правды. Я сделаю это. Я должен. Ради Розалин.

И вместо нее.

Сейчас я погашу свечу и буду надеяться, что сон, подобно сну смертному, тотчас поглотит меня…

— Стефан! Пора вставать! — прокричал отец, хлопая дверью спальни.

— Что? — Я попытался сесть, не зная, который сейчас час, какой день и сколько времени прошло со смерти Розалин. Дни сменялись ночами, а я так ни разу и не смог уснуть по-настоящему, лишь забывался в ужасающих кошмарах. Я не ел ничего, кроме той стряпни, что приносила мне в комнату Корделия. Она кормила меня с ложечки, чтобы убедиться, что все съедено. Корделия готовила жареную курицу, и окру, и густое пюре, которое она называла блюдом страдальца, и обещала, что оно обязательно поможет.

— Давай же, — нетерпеливо сказал отец, когда Альфред принес белую рубашку из хлопка и черный двубортный костюм. Я побледнел. Это был тот самый костюм, который я должен был надеть на свадьбу, и церковь, в которой будут отпевать Розалин, — та самая, в которой должны были скрепить наш союз. Тем не менее через час мне удалось переодеться в костюм, побриться с помощью Альфреда (мои руки все еще тряслись) и приготовиться к тому, что я должен сделать.

Не поднимая глаз, я шел следом за отцом и братом к экипажу. Отец сел впереди, рядом с Альфредом, мы с Дамоном устроились сзади.

— Как ты, братишка? — спросил Дамон под знакомое цоканье копыт Дюка и Джейка, которые везли нас вниз по дороге Виллоу Крик к церкви.

— Не очень хорошо, — сухо ответил я, чувствуя ком в горле.

Дамон положил руку мне на плечо. Трещали сороки, жужжали пчелы, солнце бросало золотистый отблеск на деревья. В экипаже пахло имбирем, и я чувствовал, как мой желудок переворачивается. Этот запах вызывал во мне чувство вины за желание обладать женщиной, которая не должна была — и никогда не смогла бы — стать моей женой.

— Первая смерть, которую ты видишь, меняет тебя самого, — сказал наконец Дамон, когда экипаж уже подъехал к белой деревянной церкви. Звонили колокола, все заведения в городе были закрыты. — Но бывает, что эти перемены к лучшему.

— Бывает, — проговорил я, выходя из кареты. Хоть и не представлял себе, как такое может быть.

Мы подходили к дверям, когда в церковь, прихрамывая, вошел доктор Джейнс, с тростью в одной руке и флягой виски в другой. Перл и Анна сидели вместе, за ними сел Джонатан Гилберт, поставив локти на спинку скамьи Перл, всего в нескольких дюймах от ее плеча.

Шериф Форбс восседал на своем обычном месте во втором ряду и не сводил глаз со стайки нарумяненных женщин из таверны, которые тоже пришли отдать Розалин последнюю дань. Среди них была и Элис, барменша, она стояла с краю, обмахиваясь шелковым веером.

Кэлвин Бейли, органист, исполнял «Реквием» Моцарта, но, казалось, фальшивил в каждом аккорде. На передней скамье, глядя прямо перед собой, сидел мистер Картрайт; миссис Картрайт рядом с ним рыдала и поминутно сморкалась в шелковый носовой платок. Перед алтарем стоял закрытый дубовый гроб, утопавший в цветах. Я молча подошел к нему и встал на колени.

— Прости меня, — шептал я, прикасаясь к гробу, холодному и жесткому на ощупь. Помимо моей воли в голове пронеслась череда воспоминаний: Розалин, хихикающая над своим новым щенком, Розалин, весело щебечущая о букетах для свадьбы, Розалин, тайно целующая меня в щеку в конце одного из визитов, рискуя вызвать гнев служанки. Я отвел руки от гроба и сложил их вместе, как в молитве.

— Надеюсь, что вы с Пенни встретились в раю. — Я наклонился и слегка коснулся гроба губами. Я хотел, чтобы Розалин, где бы она ни была сейчас, знала: я старался полюбить ее. — Прощай.