Чарльз Де Линт - Призраки в Сети

Я уверен, что он может вызвать этой музыкой все, что угодно, — не только открыть дверь в какой-то запертый вебсайт.

Беда только в том, что мы обнаруживаем, что слушаем эту музыку не одни.

Вой ищеек. Еще ближе.

— Говорю же, — повторил Боджо, — выждите немного.

Роберт даже не удостаивает его взглядом.

— Черт возьми, да нет же! — говорит он. — Мы уже почти на месте. Я уже чую дух Вордвуда.

— Если вы не перестанете играть, то ищейки тоже вас почуют и откусят от вас кусок.

Я смотрю на Рауля. Он нервничает даже больше, чем я, хотя такое трудно себе представить. На ступеньках лестницы Дик закрывает лицо руками. Джорди и Холли широко раскрытыми глазами смотрят на колеблющуюся позади нас стену. Сниппет пытается одновременно и держаться в тени, и проявить характер, но ни то ни другое ей не удается.

— У нас еще есть время, — объявляет Роберт. — Просто откройте дверь.

— О да, время, — произносит незнакомый голос за моей спиной. — Интересно оно устроено. Иногда тянется, как патока, и приходится очень сильно напрягаться, чтобы совершить хоть одно движение.

Я медленно оглядываюсь и вместо Холли и Джорди вижу троих мужчин. Похоже, они появились прямо из стены. Не могли же они спуститься по лестнице!

До сих пор самым большим и самым черным человеком, которого я когда-либо видел, был Люциус Портсмут. Это друг нашего профессора, про которого Джилли говорит, что он Рейвен — дядюшка девиц-ворон, ее любимый персонаж местного фольклора.

Так вот наши незваные гости тоже большие и черные. Но Люциус по сравнению с ними — благостный черный Будда. У них хмурые лица, злые глаза, и они сложены как грузчики — широкоплечие и здоровенные. Их кожа не просто черная, а цвета настоящего черного дерева — полное отсутствие света, как будто находишься внутри глубокой тени. Как и Роберт, они в костюмах, только их костюмы — солидные, черные, двубортные, с белыми рубашками, узкими черными галстуками, и, представьте себе, они в лакированных ботинках.

Один из них выставляет вперед ногу, и я слышу нечто напоминающее низкое глубокое ворчание охотничьей собаки. Сниппет скулит и прячется за Холли.

— А иногда, — говорит тот же самый незнакомый голос, который, как я теперь понимаю, исходит от мужчины, стоящего посредине, — время летит так быстро, что за ним просто не поспеть.

Роберт, держа гитару за гриф, встает, чтобы лицом к лицу встретиться с гостями.

— Это только наше с тобой дело, — говорит он. — Давай не вмешивать в него этих людей.

— Они с тобой, не так ли?

В этом голосе чувствуется угроза, несмотря на кажущуюся мягкость. Теперь другой мужчина шаркает ногой, и снова я слышу низкое горловое ворчание. Вот когда я догадываюсь, что это и есть ищейки. Не знаю, оборотни они, или те самые животные, о которых так любит говорить Джилли, или что-то третье. Единственное, в чем я уверен: они опасны и у нас неприятности.

Но Роберт, похоже, не собирается отступать ни на шаг. Он стоит с прямой спиной, излучая силу, с гитарой в левой руке. Другая рука заложена за борт его пиджака.

— Еще раз повторяю, — говорит он, — у нас с тобой могут быть кое-какие разногласия, но зачем втягивать в это дело еще кого-то? Не советую.

— А то что будет? Вытащишь свой старый кольт и выстрелишь в меня? И после всех этих лет ты все еще думаешь, что нас что-то может остановить?

— Это твое последнее слово? — спрашивает Роберт.

Голос у него мягкий, но так же полон угрозы, как и голос ищейки.

— Ну а ты как думаешь?

— Я просто хочу, чтобы ты это сказал ясно и четко.

Предводитель ищеек поворачивает голову направо, потом налево, улыбается обоим своим спутникам, потом отвечает:

— Ну, тогда говорю: вам всем крышка.

Роберт улыбается:

— Именно это я и ожидал услышать.

На лицах ищеек появляется такое же озадаченное выражение, какое, я уверен, сейчас и на наших лицах, но Роберт продолжает улыбаться. Рука, которая, как мы все думали, полезла за пазуху за оружием, появляется без него. Роберт берет гитару, выставляет ее впереди себя и дергает струну. Могу поклясться, что от этого звука дрожат кирпичные стены, окружающие нас. Дрожит даже цемент у нас под ногами. Ищейки делают вид, что ничего такого не происходит, а сами лихорадочно прикидывают, что это Роберт такое замышляет. Они знают, он что-то затевает, но не могут вычислить что. И я, честно говоря, не могу.

А Роберт всего-навсего дергает за другую струну своей гитары — и она мрачно и угрожающе гудит. Он поворачивается к ищейкам спиной и обращается к нам: