Роман Грачев: …and action!

Я посмотрел на часы, потом в голубое небо. Уже десять. Странный какой-то день начинается, пестрый как радуга и тяжелый как свадебное меню. У нас с Серегой одновременно образовались две почти неразрешимые проблемки. Мы оба не знали, как нам быть с неожиданно свалившимся «счастьем».

Забавно, но мои журналистские мозги иногда работали отдельно от меня. В какие-то короткие секунды меня могла посетить совершенно гениальная идея, которая столь же стремительно могла покинуть меня, не оставив и следа. Но не этим странным утром!

В голове у меня пронеслось как вспышка: «Я не знаю, что мне делать с Червяковым, а Серега не знает, что ему делать с камерой. Забавно же?».

И, клянусь мамой, я тут же об этом забыл! Потому что снова позвонила жена.

— Слушай, гад, — сообщила она мне уже заметно спокойнее, чем в первый раз, — я устала. Завтра я подаю документы на развод… и пошел ты в жопу со своими кризисами! Понял?!

И бросила трубку.

Десять часов спустя мы с Сережкой Косиловым, пьяные и безумные, ехали на моем «ланосе» по пустеющему вечернему городу. Я успел немного поспать на косиловской кровати в спальне, заваленной дисками, блоками питания и старыми журналами. Едва приклонив голову на давно не стиранную наволочку, я сразу почувствовал, насколько был измотан. Проснулся где-то около трех часов, когда солнце, перекатившееся на западную сторону неба, начало щекотать мои сомкнутые веки.

Отдохнув, мы с Серегой поели, выпили водочки, поговорили, снова выпили, снова поговорили, снова поели… Безумный день Фигаро продолжался, я давно не чувствовал себя таким неприкаянным. Чтобы не соврать, последний раз мое тело так долго и счастливо существовало отдельно от души где-то все в той же середине девяностых, когда мы с институтскими друзьями, отыграв хороший концерт в ресторане, тут же бежали тратить заработанные деньги в ближайший кабак. Потом бродили по улицам, а с рассветом снова бежали в лавку. Наверно, это было ужасно, но в моей теперешней жизни порой не хватало чего-то подобного, когда ты точно знаешь, что тебя никто не ждет и тебе не перед кем будет оправдываться. Многажды руганная и проклятая свобода девяностых, как мне тебя не хватает…

Я был все-таки в достаточно приличной форме, чтобы вести автомобиль. Обычно я вообще не сажусь за руль пьяным, но только не в этот день! Я вдруг понял, что мне по барабану. Я уже не любил окружающий мир, как раньше, и начинал его презирать. Что касается Сереги, то он, отбросив природную застенчивость заики, с самого начала потребовал чьей-нибудь крови. Он колбасился на пассажирском сиденье справа от меня, врубив на полную громкость «Рамштайн», и все время мешал мне рефлексировать.

«Будет тебе кровь, дурик!» — кажется, крикнул я однажды.

Хм, кстати, Миш… Вот интересно, плохой человек и хороший — чем они отличаются друг от друга? Тем, что у одного злые помыслы, а другой — словно манная каша на молоке? Чушь! Я не могу назвать себя плохим. Я не крал, не убивал, не предавал… По крайней мере, я думаю, что не предавал, хотя у некоторых моих близких может быть иное мнение на этот счет. Конкурентов не подсиживал, перед начальством не лебезил, но и не сторонился его, честно делал свою работу, двигался вперед и старался достичь своей цели теми средствами, которые считал для себя приемлемыми. Один раз даже переводил бабушку через дорогу.

Но как же иногда хочется взять кого-нибудь за горло и… не знаю.

Что меня останавливает? То, что я хороший? Почему же тогда эта мерзость периодически заползает в мои мозги?!

Ладно, я опять отвлекся…

Мы заехали во двор элитной одноподъездной кирпичной пятиэтажки, припарковались в стороне от охраняемой стоянки, в тени деревьев.

— Уже приехали? — спросил Серега, убавляя звук на магнитоле.

— Да. Здесь он и живет.

— А-а-а! — протянул Серега. — Сова, открывай, медведь пришел!

— Успокойся! — едва сдерживая смех, бросил я.

Дом неплохо охранялся, двор обстреливался по периметру камерами наблюдения, подвешенными на козырьке подъезда. Я остановил машину вне поля зрения охранных систем. Нас вряд ли могли застукать, но вот услышать можно было за километр.

— Не шуми, — скомандовал я.

Я огляделся, оценивая обстановку, и, убедившись в отсутствии свидетелей, подался назад. На заднем сиденье лежала спортивная сумка. Молния на ней была чуть-чуть расстегнута, и из черноты на меня зловеще зыркнула линза объектива.

Черт!

— Не пугайся, она выключена, — вставил свои пять копеек Сергей.