Роман Грачев - …and action!

Михаил повернулся к нему. Саакян теперь был напряжен и внимателен.

— Зачищая после себя территорию, Александр Георгиевич, вы все же кое-что оставляли. Кто-то что-то вспоминал, кто-то жаловался на головные боли, кто-то ужасался тому, что творил. Ваше психологическое воздействие слабеет, и, боюсь, ваша карьера тоже подходит к концу, поскольку исключительно с помощью психологического воздействия она и строилась. Вы хотели передохнуть в нашем тихом университете на должности декана — а более скромные должности вы давно не признаете, — но вас подвела все та же самоуверенность. Зачем вам понадобилось привлекать к себе внимание? Сидели бы спокойно, тренировались на кошках. Вам ведь уже не тридцать и даже не сорок.

Саакян, ни слова не говоря, повернул ключ зажигания, завел двигатель. Потом так же молча повернул регулятор отопления в крайнее положение. В салон медленно начал поступать теплый воздух из-под капота.

— Вам холодно? — удивился Михаил.

— Мне уже не сорок, — съязвил Саакян. — Что ж, молодой человек, я вас понял. Елена Хохлова оказалась сильнее, чем я предполагал, и вы таким утомительным образом решили всего лишь отвадить меня от девчонки.

Михаил развел руками — дескать, понимайте, как хотите.

— Послушать вас, так я просто законченное чудовище, — с наигранной обидой в голосе продолжил профессор, — а я всего лишь старый одинокий человек, который…

— Ай, перестаньте! Александр Георгиевич, вы меня знаете, я не студентка-первокурсница с красивой попкой, поэтому давайте прекратим.

Саакян фыркнул, отвернулся и опустил рычаг ручного тормоза.

— Говорите, что вам нужно, и поехали по домам.

— Мне нужны три вещи: прекратить моральное насилие над студентами нашего университета, поставить Елене Хохловой зачет автоматом и рассказать мне, как помочь Виктору Вавилову.

Услышав это имя, Саакян усмехнулся.

— Вавилову?! Сомневаюсь, что вы сможете ему помочь, это просто ходячий труп.

— В каком смысле? Что вы с ним сделали?

— Я?! — Саакян, казалось, был искренне удивлен и даже возмущен. — Молодой человек, оставим ненужные споры и отправимся домой к теплому пледу и телевизору.

Михаил расстроился. Он не мог понять, врет здесь Саакян или нет. Тот очень изящно и весьма своевременно опустил «свинцовый щит», не пропускавший информацию. Миша начал потирать висок и кусать губы. Он думал, что если эту ситуацию с Виктором никак не разрулить, то Лена будет тащить на себе груз вины. Михаил не мог этого допустить, точнее, не хотел.

— Оставь его, парень. Ты еще молод, да и дело зашло слишком далеко. Если хочешь, я даже могу заключить с тобой пари. Уверен, ты проиграешь.

— Пари? — хмыкнул Михаил. Ему показалось, что это было бы забавно. — То есть, вы бросаете мне перчатку?

Саакян оживился. Очевидно, ему самому понравилась эта мысль.

— А хоть бы и так! Вы сейчас так много и мучительно рассказывали о моей слабеющей силе, так, может, поглядим, на что способны вы сами? Очень хочу посмотреть, чем это закончится.

Михаил откинулся на спинку кресла. Урыл его старик, урыл, ничего не скажешь.

«Ладно, черт с вами!» — послал он тому мысль.

«А ты полагаешь, с тобой — ангелы?» — в ответ усмехнулся профессор.

Они встретились через несколько дней. Миша принял вызов профессора и решил заняться делом.

Дверной звонок на двери Виктора Вавилова не работал, хоть и был на месте, резиновый коврик на полу перед дверью, сохранившийся, очевидно, еще с хрущевской оттепели, лежал криво и совсем не стимулировал гостей к вытиранию ног. Впрочем, внешне входная зона квартиры ничем не отличалась от остальных на этой лестничной площадке, но Михаил, находясь еще в лифте, желудком почувствовал, что внутри квартиры его ждет не очень приятное зрелище. Примерно так же он реагировал на простоявший сутки в тепле куриный суп, который ему приходилось выливать в унитаз: он даже дышал через рот и старался не смотреть в кастрюлю, а живот все равно выворачивало наизнанку. Мама всегда говорила, что у Миши слабенький желудок и богатое воображение.

«Кстати, надо позвонить матери в Омск», — ни к селу, ни к городу подумал он, выходя из лифта и направляясь к квартире Виктора.

Он постучал костяшками пальцев, прислушался. Тишина. Он постучал еще — громче и дольше, но результат был тот же.

«Жив он там хоть?» — задался вопросом Михаил и сразу приложил ладонь с растопыренными пальцами к двери.

С минуту он ничего не чувствовал, потом вроде обнаружилось какое-то слабое шевеление. Что-то копошилось там, в этой берлоге, и это «что-то» явно нуждалось в срочной госпитализации.