Ричард Кнаак - Повелитель крыс

— У нас нет выбора. Мы родились, чтобы участвовать в этой игре, господин Николау. Заклятие — в крови его врагов. Мы были обречены на заклятие только потому, что родились на свет, но годы немного разбавили могущество заклятия, несколько изменили его по сравнению с первоначальным замыслом. Мне открыты воспоминания хозяина темной цитадели. Вам тоже, но, видимо, не настолько ясно.

Связанный маг не знал, сколько лет его пленнику, тем не менее последние слова Франтишека заставили Григория задуматься. Заклятие — что бы оно собой ни представляло, — по словам Петера, пребывало «в крови его врагов». Врагов злобного колдуна, обитавшего в темной башне. Не могло ли быть так, что Григорий был связан кровными узами с теми, другими магами, что одолели злобного колдуна, после которого остался оживший каменный монстр, призванный осуществить некое возмездие по прошествии стольких веков?

Эта мысль заставила Григория содрогнуться, но тем не менее она неплохо объясняла причину его долгожительства и пристальный интерес, питаемый к его персоне грифоном. Вероятно, он был избран для этой многолетней пытки по какой-то особой причине. Быть может, Григорий Николау под каким-то другим именем был тем, кто возглавил мятеж магов против злобного обитателя черной башни — тот мятеж, в результате которого пал повелитель Фроствинга.

Но этим не объяснялось все, что было связано с домом. Что же за наследство было оставлено здесь давным-давно, чтобы кто-то получил его по прошествии стольких веков?

Времени на размышления Григорию не дали. Франтишек смотрел на него все более и более пристально, как бы прожигая своего пленника взглядом насквозь. В глазах его было нечто такое, что Григорий не мог отвернуться. Глаза связанного мага притянули его, заставили погрузиться в них.

Только несколько мгновений спустя, вспомнив о страшных грехах Вильяма Абернати, Григорий сумел освободиться от хватки Петера Франтишека.

— Не сопротивляйтесь, Григорий Николау. Время на исходе. Как бы то ни было, дом вот-вот призовет вас. Я же предлагаю вам гораздо более легкую и приятную кончину, а вместе с ней — шанс в некотором смысле отомстить вашему заклятому врагу — грифону. Ведь через мое посредство вы в известном смысле также станете повелевать им. Подумайте об этом!

Григорий думал только об одном: ему совсем не хотелось разделить участь Абернати. Здесь не было ни испещренной рунами черной воронки, ни жуткой банки, в которой могла быть помещена его душа, но грозил ему тот самый леденящий сердце ужас, которому посвятил себя побежденный им черный маг. Разница была лишь в том, что Франтишек мог преуспеть в том, что не удалось Абернати.

Петер Франтишек был готов впитать его жизненную силу так же легко, как Григорий впитал силу Абернати… вот только связанный маг жаждал этого, а Николау при этом испытал отвращение.

«Да он и вполовину не понимает истины! Он не осознает, что это тупик, что выхода нет!»

Григорий изо всех сил боролся с хваткой Франтишека. Мысли метались и путались у него в мозгу. Это были его мысли… и не его. Словно бы какая-то крошечная частичка Абернати все еще жила внутри него, все еще имела голос, которым могла высказать свое желание…

Этой мысли хватило для того, чтобы Николау испытал еще большее отвращение к тому, что задумал совершить его противник. И тогда он нашел в себе волю воспротивиться замыслу этого тщедушного человека, прикованного к креслу из железа и серебра.

Петер Франтишек распрямился, скрипнул зубами и взглянул на своего противника так, словно видел его впервые в жизни.

— Твоей воли будет мало, — процедил он сквозь стиснутые зубы.

Григорий прибавил к своей обороне чисто физическую силу, но когда попытался поднять руки, обнаружил, что не в состоянии и пальцем пошевелить. Франтишек не был законченным безумцем. Он понимал, какую опасность для него может представлять его пленник.

— Мое право на наследство выше права всех прочих! Я — более он, чем кто-либо еще из других!

Опять какая-то белиберда… Николау вообще не собирался заявлять свои права на какое-то там наследство, оставленное давным-давно отошедшим в мир иной колдуном. Значение для него имели только собственная жизнь и жизнь Терезы. Просто поразительно, как дорога ему стала жизнь теперь, когда он мог потерять ее! В большой степени это было связано с Терезой Дворак.

Тереза… Григорий, продолжая противиться воле Петера Франтишека, мысленно выругал себя за непроходимую глупость. Он опять забыл воспользоваться контактом с ней! Они держали друг друга за руки, но нужно было сделать усилие и заставить их связь заработать.