Антон Первушин - Чего ты боишься?

– Для вас,- сказал О'Брайен,- хуже всего на свете крысы."

Алексей отложил книгу и устало потер переносицу.

"Крыс я не боюсь,- подумал он, вытягивая ноги и разглядывая носки ботинок.- Крысы, само собой, неприятны, они злы; от них противно воняет; они – сволочи такие – зубы свои востренькие каждый раз забывают почистить. Но они же и тупы, они машины для пожирания, инструмент воздействия на женщин и слабонервных вроде Уинстона. Это, конечно, до жути больно и противно, когда они кусают тебя за нос, когда их усы щекочут тебе щеку, а зубки впиваются в твою живую кричащую плоть, но даже это перенести можно, когда на карту поставлено большее, нежели твоя жизнь. Достаточно представить, сжав волю в комок, что это именно инструмент, такой же, как, например, испанский сапог или примитивная дыба – бездушный, предназначенный для того только, чтобы доставить тебе боль, лишить разума, последнего чувства собственного достоинства и так далее и тому подобное… Нет, крыс я не боюсь…

Впрочем, сама мысль, высказанная Оруэллом, любопытна. Даже более, чем любопытна, и, по-видимому, отражает, если вдуматься, реальное положение вещей".

Алексей подтянул ноги и взглянул на молчащий в полумраке телефон. "Так оно и есть,- продолжал размышлять он, покусывая ноготь.- Каждый человек чего-то боится, чего-то очень конкретного и такого, о чем думать, естественно, избегает. А столкновение с этим чем-то лицом к лицу может довести его до истерики, до безумия даже.

Страх – вообще интересная тема. Его проявления непредсказуемы, его причины сложно запутаны. Скажем, с животными все предельно ясно. У животных страх напрямую связан с инстинктом самосохранения. Не будь страха, животное не успевало бы опередить грозящую ему на самом деле опасность, или уйти от погони. Представьте себе бесстрашного ягненка – известная басня Крылова закончилась бы на первой же фразе преисполненным отчаяния междометием.

С человеками – посложнее. Тут можно ковыряться, изучать все это дело до бесконечности. Тонну бумаги можно исписать, диссертаций с десяток защитить, но действительно обобщить, вычленить и разложить по полочкам природу человеческого страха вряд ли получится.

Самое удивительное здесь то, что страх для человека еще и притягателен. Это вообще ни в какие ворота не лезет, и мы, будучи марксистами-материалистами, этого как бы не замечали. А вот американцы – молодцы – давно сообразили, что к чему. Вон как у них индустрия ужасов поставлена: миллионы люди зарабатывают – книги, журналы, фильмы, плакаты, игрушки какие-то дурацкие. У нас же было все просто до идиотизма: страх результат воздействия адреналина, чей прилив в кровь вызван внешними раздражителями: угрозой, например. Эмпириокретинизм, одно слово. Ну а что, ответьте мне, может угрожать человеку, сидящему в зале на просмотре очередного фильма о Фредди Крюгере? Это же не конец прошлого века, когда несущийся по белой простыне импровизированного экрана поезд b{g{b`k всеобщую панику в зрительском зале. Мы – люди привыкшие, кино для нас – вид искусства и не более. Воображение? Ставишь себя на место главного героя? Возможно, хотя и здесь не все гладко. Потому что одинаковые сцены вызывают у одних зрителей ужас, а у других – смех, а следующие – у первых – смех, а у вторых – ужас. Почему так? И вот тут-то мы, Алексей, возвращаемся к началу. А именно: у каждого человека свой собственный, не всегда объяснимый страх. Этот страх глубоко индивидуален и глубоко упрятан. И если, приложив определенного рода усилия, отыскать то, чего данный конкретный человек боится больше всего остального на свете, можно получить над ним полную, безраздельную власть".

Алексей улыбнулся. "Во до чего додумался, студент. Давай-ка спать ложись. А то еще чего страшное на ночь приснится".

Началось это так. Алексею снова послышался шорох. Ну шорох и шорох – какая ерунда. К шорохам в темноте, топотанию маленьких лапок и едва различимому писку он привык, не обращал внимания. Но этот шорох стал громче, и приобрел в сознании Алексея значение того самого звука, которого он подсознательно ждал каждую ночь и, вполне естественно, боялся.

Кто-то пытается открыть дверь.

Кто-то спрятался до наступления ночи в ДК и теперь пытается открыть дверь.

Рука Алексея сама собой метнулась к телефонной трубке. Трубка была холодной, и это его отрезвило. В конце концов, ведь еще ничего страшного не произошло. Никто не ломится, не сокрушает косяк. До телефона ты всегда добежать успеешь.