Сет Грэм-Смит - Авраам Линкольн Охотник на вампиров

У вампира.

Это были последние объятия. Все сроки вышли. Она в последний раз потеряла сознание. Лучшее, что создал Бог. Осквернено.

Кончено.

Энн Ратледж умерла 25 августа 1835-го года. Ей было двадцать два.

Для Эйба все утратило смысл.

xxxxxxx

25 августа 1835

Мистеру Генри Стерджесу

Сент- Луис, Лукас-Плейс, дом 200.

Срочно.

Рис. 1–3. Эйб рыдает у постели умирающей от истощения Энн Ратлидж. Из книги Тома Фримэна «Первая любовь Линкольна» (1890).

Дорогой Генри.

Я благодарен за все, что Вы делали для меня все эти годы, но теперь, к сожалению, вынужден с Вами расстаться. Ниже следует имя того, кто заслуживает раньше других. Для меня же единственное благо в этой жизни — это скорый конец.

Джон МакНамар,

Нью- Йорк. Э.

В следующие два дня Джек Армстронг и другие Парни из Клари Гроув круглосуточно следили за каждым его движением. Они отняли у него все ножи и плотницкие инструменты; отобрали ружье. Они забрали даже ремень, чтобы он не повесился. Джек лично проследил, чтобы охотничье снаряжение Эйба было надежно упрятано, и он не смог до него добраться.

При всем при этом у меня кое-что осталось. Подушка оказалась отличным тайником [для пистолета]. Ночью, когда Джек оставил меня на несколько секунд, я извлек его и приставил к виску, собираясь нажать на курок. Я представил, как пуля пробивает череп. Услышу ли я выстрел, почувствую ли боль, когда она пройдет через голову. Увижу ли свои мозги на той стене, прежде, чем умру, или мгновенно наступит тьма — словно задули свечу. Я подержал его у виска, но выстрелить не смог…

Жить…

Я не могу…

Но и без нее я не могу. Я выронил свое оружие и зарыдал, проклиная собственное малодушие. Проклиная весь свет. Проклиная господа.

Поняв, что не способен на самоубийство, Эйб сделал то, что всегда делал в минуты глубочайшего горя и высшей радости — взялся за перо.

Я все решил — мой час настал

Я здесь прерву полет.

Вот сердце, что пронзит кинжал —

И ад меня возьмет.

Свой древний дух явил металл —

По рукоять вошел.

Навек мой голос замолчал

И льется кровь на пол.

Дрожит кинжал в моей груди

Я мертв! Замкнулся круг.

Тебя целую, впереди

Лишь я и ты — мой друг.

Генри Стерджес примчался в Нью-Салем на следующее утро.

Он выпроводил всех вон, назвавшись «близким родственником». Мы остались вдвоем, я рассказал обо всем, что случилось с Энн, не пытаясь скрыть своего горя. Генри, пока я рыдал, сжимал меня в объятиях. Я отчетливо помню это, потому что испытал двойное удивление — какое от него исходило тепло, и на сколько холодной при этом была его кожа.

— Истинный счастливец тот, кто не утратил свою любовь, — сказал Генри. — Нам с тобой здорово не хватает удачи.

— Ты потерял такую же красивую женщину? Такую же милую?

— Дорогой Авраам… Женщинами, которых я потерял можно заполнить кладбище.

— Я не хочу жить без нее, Генри.

— Знаю.

— Она была такая красивая… Такая добрая…

— Знаю.

Эйб не мог удержать слез.

— Чем больше блага дает Господь, — сказал Генри. — Тем больше потом забирает.

— Меня не должно быть, если нет ее…

Генри сел на кровать рядом с Эйбом, взял его за руки… немного покачал, словно ребенка… хотел что-то сказать, но не решался.

— Существует другой путь, — сказал он наконец.

Эйб сел в кровати, вытер слезы рукавом.

— Древнейшие из нас, мы… мы можем пробудить умершего, при условии, что тело мертво не больше нескольких недель.

Мгновение Эйб не мог понять, что именно сказал Генри.

— Поклянись, что сказал правду…

— Ее можно оживить, Авраам… но хочу тебя предупредить — вечная жизнь будет ее проклятием.

Это было бы таким утешением моему горю! Снова увидеть улыбку любимой, почувствовать на себе нежность ее пальцев! Мы бы вновь сидели в тени нашего дерева, вечно читали Шекспира и Байрона, ее пальцы играли бы моими волосами, когда моя голова лежала на ее коленях. Мы бы годы напролет гуляли по побережью Сангамона. И эта мысль принесла мне такое успокоение. Такое блаженство…