Сет Грэм-Смит - Авраам Линкольн Охотник на вампиров

Я проснулся в комнате без окон и увидел человека, который читал в свете керосиновой лампы. На вид ему было около двадцати пяти лет, стройный, с темными волосами до плеч. Увидев, что я проснулся, он перестал читать, вставил закладку между страниц книги в толстом переплете. Я задал только один вопрос, сейчас не было ничего важнее. Единственное, что тревожило мои мысли.

— Мальчик… он…

— Выжил. Он сейчас там, где его обязательно найдут.

По его акценту невозможно было определить происхождение. Был ли он англичанин? Американец? Шотландец? Он сидел передо мной на стуле с высокой спинкой, покрытой замысловатой резьбой, нога закинута одна на другую, в темных брюках, рукава голубой рубашки закатаны до локтей, а на шее висел маленький серебряный крестик. Я осмотрел комнату, полную теней, созданных светом масляной лампы. Стены состояли из сложенных друг на друга камней, пространство между которыми было замазано глиной. Каждая украшена не менее, чем двумя картинами в золоченых рамах, а на одной стене их было даже шесть. Изображения несущих воду женщин с обнаженной грудью. Залитые солнцем пейзажи. Висящие рядом портреты леди и пожилой дамы, удивительно похожие друг на друга. Я увидел свои вещи, аккуратно сложенные в углу комнаты. Мой плащ. Мои ножи. Мой топор, чудесным образом спасенный из вод Огайо. Комната была обставлена самой элегантной мебелью, которую я видел в жизни. И книги! Стопки и стопки книг всевозможных размеров во всевозможных переплетах.

— Меня зовут Генри Стерджес. — сказал он. — Вы у меня дома.

— Авраам… Линкольн.

— «Первородец нации». Очень приятно.

Я попытался сесть, но меня сразу пронзила такая боль, что я едва не потерял сознание. Я лег обратно на спину и посмотрел ниже своего подбородка. Моя грудь и живот были стянуты влажными бинтами.

— Простите, что испортил вашу одежду, но вы были так изранены. И пусть вас не тревожит запах. Ваши повязки пропитаны специальным сортом целебных масел, уверяю, это поможет быстрее исцелиться. Но вот, боюсь, они весьма неприятны для органов обоняния.

— Как…

— Два дня и две ночи. Должен заметить, первую дюжину часов я был не на шутку обеспокоен. Я не был уверен, что вы вообще проснетесь. Это свидетельствует в пользу вашего здоровья и способности выжи…

— Нет… Как вам удалось убить ее?

— О. На самом деле это было нетрудно. Ведь она была такой хрупкой.

Мне показалось абсурдом употреблять относительно ее тела такое понятие, как «хрупкий».

— К тому же, хочу отметить, она была крайне увлечена погружением вас в воду. Как раз в связи с этим я обязан попросить вас об услуге, которая, правда, изменит тему нашего разговора — могу ли я спросить вас об одной вещи?

Мое молчание послужило заменой слову «да».

— Сколько вампиров вы уже убили?

Я был удивлен, услыхав это слово из уст другого человека. До этого дня только мой отец говорил о них как о реальных существах. Я решил, что он хочет покрасоваться, но все равно ответил ему:

— Одного, — ответил Эйб.

— Да… да, это похоже на правду.

— А вы, сэр. Сколько вампиров убили вы?

— Одного.

Я не мог поверить в это. Как могло такое мастерство — дающее такую легкость при убийстве вампира — появиться при полном отсутствии практики?

— Вы… не охотник на вампиров?

Генри усмехнулся.

— Могу с уверенностью сказать, что нет. Хотя, убежден, это очень интересный род занятий.

Мой замутненный разум не сразу осознал истинное значение его слов. Но когда я все понял — осмысление словно по капле проникало в голову — я испытал настоящие страх и ужас. Он убил вампира. Но не для того, чтобы спасти меня от смерти, а чтобы спасти меня для себя. Теперь не осталось боли. В груди полыхал огонь. Я бросился к нему изо всех последних сил, в неистовом порыве. Но мои руки были остановлены на полпути к его горлу. Запястья оказались привязаны к кровати. Я издал дикий крик. До упора, пока лицо не сделалось пунцовым. Я обезумел. Генри смотрел на меня, и на лице его не было и тени беспокойства.

— Да, — сказал Генри. — Такой реакции я и ожидал.

Следующие два дня и две ночи я отказывался говорить. Отказывался есть, спать и смотреть в глаза своему мучителю. Как я мог, зная, что мою жизнь могут прервать в любой момент? Зная, что вампир (мой заклятый враг! один из убийц моей матери!) не более, чем в нескольких шагах? Как много моей крови распробовал он, пока я спал? Я слышал его шаги, когда он ходил вверх и вниз по лестнице. Слышал скрип и стук двери, когда она открывалась и закрывалась. Но я ничего не слышал снаружи. Ни пения птиц. Ни церковных колоколов. Я не знал, день сейчас или ночь. Моим единственным представлением о времени суток были звуки зажигаемых спичек. Треск дров в камине. Свист кипящего чайника. Каждые несколько часов он входил ко мне в комнату с чашкой бульона, садился у кровати и уговаривал поесть немного. Я неизменно отказывался. С готовностью принимая отказ, Генри раскрывал том избранных произведений Уильяма Шекспира и продолжал читать с того места, на котором остановился. Своего рода игра. Два дня я отказывался есть и слушать. Два дня он готовил и читал вслух. Когда он читал, я пытался занять разум посторонними мыслями. Песнями или историями собственного сочинения. Исключительно, чтобы вампир не получил даже внимания жертвы. Но на третий день, поддавшись зову голода, я не смог не принять полную ложку бульона. Я поклялся, что соглашусь принять только одну, лишь бы заглушить боль в желудке, не более того.