Елена Гайворонская - Тринадцатый пророк

Кое-как протёр слезящиеся глаза, наконец, огляделся по сторонам. Вокруг ютились каменные сараи с дырками вместо окон, кое-где наглухо задрапированных рогожами. На стёкла – ни намёка. Двери – разновеликие неструганные сучковатые доски. Между дворами гулял ветер, поднимая столбы огненной пыли. Замызганные полуодетые дети детсадовского возраста забавлялись тем, что бросали камушки в расчерченный на земле квадрат, периодически толкаясь и громко ругаясь. Какая-то женщина без возраста, с головы до ног закутанная в тёмные одежды. несла вязанку хвороста, замешивая дорожную пыль широкими босыми ступнями. Я попытался обратиться к ней, но она подняла на меня выцветшие глаза на изрытом солнцем лице и, молча покачав головой, прошла мимо.

Чёрт возьми, куда я попал? В кибуц для душевнобольных?! Знаю, меня похитили религиозные фанатики с целью получения выкупа. Привезли в свою общину, где до сих пор проживают в ветхозаветной в эпохе. Но почему тогда меня никто не удерживает, не расспрашивает, не угрожает, в конце концов?!

Человек в подпоясанном балахоне с повязкой на голове, вроде той, что закрутил мне старик-костюмер, вёл осла, навьюченного двумя заляпанными холщовыми мешками. Я рыпнулся и к нему, спросил с ходу, как попасть к Стене Плача. Он захлопал набрякшими веками под косматыми бровями.

– Стена! Wall! Плача! Понимаешь?! – Я живо изобразил подобие горьких слёз. – Да как же это на иврите, старый осёл?!

Словно разгадав меня вперёд хозяина, ишак задрал голову и оглушительно заревел. От неожиданности я шарахнулся вбок. Мужик рассмеялся, хлопнул животное по морде, сказав ему укоризненное: «Ц-ц» и что-то спросил у меня. Я в свою очередь развёл руками. Мужик ткнул пальцем в линию горизонта и снова затарахтел. На всякий случай я кивнул и решил уточнить:

– Там Стена Плача? Старый Иерусалим?

– Йершалем, – утвердительно кивнул мужик. И на том спасибо.

Я напряг мозги, как не напрягал со времён первой сессии, и родил:

– Голгофа.

Его лицо выразило крайнее изумление, но, кажется, это он понял и ткнул в сторону противоположную.

Я рванул в направлении, обозначенном заскорузлым пальцем, проклиная Магду, Израиль, Иерусалим, арабов и евреев в целом и туризм в частности. Дорога постепенно перешла в брусчатку. На смену сараюхам взгромоздились сооружения из огромных серых камней с крохотными прорезями-бойницами в стенах. Да и народу заметно прибавилось. Но нормального я не видел ни одного. Ни потёртых шорт, ни маек, ни бейсболок. Ни единой камеры или «мыльницы» в руках. И не слыхал ни одного слова ни по-русски, ни по-английски, хоть тресни. Кругом, куда ни ткни, грязные балахоны, клокастые бороды, закопченные несмываемым загаром рожи. Да вонища давно немытого тела. Ощущение было таким, будто я случайно попал на съёмку исторического фильма, но, как ни старался, не мог обнаружить ни режиссёра, ни оператора, ни съёмочной группы. Иллюзия полного погружения в прошлое, причём весьма и весьма отдалённое. Словно нечаянно попал в машину времени, заряженную веков эдак на двадцать назад. Я свернул за угол и попал на базар. Но вовсе не на тот, где стал жертвой уличных воришек и сумасшедшего террориста. Нет, то был совсем иной базар, нищее подобие того, что я тщетно пытался обнаружить. Какой-то блошиный рынок. Длинные ряды деревянных прилавков под разноцветными тканевыми навесами. Глиняная посуда. Гирлянды из лука, пучки пахучих трав. Сыры, величиной с колесо среднего джипа. Сосуды и кувшины с разноцветным пойлом. Пёстрое тряпьё, имеющее отношение к современной моде как я к астрономии. Птицы в клетках. Блеющие козы. Смрад животный и людской. Что-то больно сверкнуло в глаза. От неожиданности я зажмурился и притормозил. А когда понял, что же меня ослепило, поразился ещё сильнее: передо мной на грубом деревянном столе на кусках кроваво-красного атласа зловеще поблёскивали в солнечном беспределе массивные золотые украшения. Браслеты, колье, серьги, цепи…Мало чем напоминающие привычные миниатюрно-изящные безделушки, запертые в нашпигованных электроникой сияющих витринах столичных магазинов. Огромные, тяжёлые, грубоватой обработки, вроде тех, что выставляют в музеях, в качестве образцов ювелирных украшений древних племён. Завораживающие непривычной, дикой, варварской красотой. И рядом – ни одного секьюрити с автоматом. Лишь торговец в тюрбане, обнимающем круглую голову, что-то затараторил на своём наречии. Тут же рядом вырос другой, принялся совать мне под нос какие-то флаконы, распространявшие приторный мускусный запах, вызвавший у меня головокружение и ощущение муторности в желудке. Я закашлялся, отмахиваясь от них обоих. Откуда ни возьмись, появилась смазливая деваха, чью одежду составляла полоска полупрозрачной ткани да звенящие побрякушки на всех мыслимых и немыслимых частях тела. Призывно засмеялась, что-то горячо зашептала мне в ухо, проворно завладела моей ладонью, провела по твёрдым торчащим сосцам. В любое другое время и при деньгах я, конечно, не упустил бы случая приобщиться к тайным и сладостным порокам Земли обетованной. Но в тот момент меня не возбудил бы и десяток искуснейших шлюх. Отчаянно замотав головой, заскрипев зубами, я вырвался из мускусно-любовного дурмана, чтобы спешить дальше, дальше…