Елена Гайворонская - Тринадцатый пророк

Я перестал подталкивать Луку, а он тревожно на меня посмотрел и сказал с отчаянной решимостью, будто собирался сотворить нечто экстремальное: впервые прыгнуть с парашютом или войти в клетку с хищником:

– Ну, ладно…

Присел возле больного на колени, перекрестился, посмотрел на небо очень внимательно, словно ожидал некоего знака свыше, что-то тихо прошептал. Медленно поднёс раскрытые ладони к животу несчастного, сместил вниз, влево и широко глаза распахнул, будто и впрямь пытался увидеть что-то внутри. Весь побелел, покрылся испариной. И по мере того, как выцветал Лука, лицо больного начало удивительно преображаться. Гримаса боли отступила, впадины разгладились под глазами, серые щёки сперва побелели, а затем принялись розоветь, с искусанных губ сошёл вздох облегчения. Больной обвёл нас осмысленным взглядом и, слабо улыбнувшись, произнёс:

– Вроде, отпустило.

Сел, принялся ощупывать себя со всех сторон, потом встал, потянулся, зевнул.

Торговцы тоже повскакали, подбежали к нам, принялись радостно галдеть, подталкивать друг друга. Лука поднялся, сделал пару шагов в сторону, покачнулся. Казалось, он вот-вот грохнется в обморок.

– Вау! – заорал я, не помня себя. – У тебя получилось! Получилось!

Волна дикого восторга захлестнула вдруг с головой, будто я сам совершил нечто удивительное, потрясающее, необычайное, лично победив саму смерть. Я был рад, рад до соплей, был готов обнять и расцеловать весь мир. Я скакал, как козёл, мой веселье передалось торговцам. Мы хлопали друг друга по плечам и спинам, орали и дурачились, как дети. А Лука сидел на земле, отирал взмокший лоб и улыбался устало, счастливо и немного бессмысленно.

– Тяжело? – спросил я.

Он сказал, что состояние такое, словно выжали все соки.

– Извини за наезд, – сказал я, – не думай, я вовсе не собираюсь тебя подсиживать. Ляпнул глупость. Я ведь даже не один из вас. Так, случайный попутчик…

– Всё нормально. Ты молодец, иначе я бы не решился.

– Давай пять. – Предложил я, и мы ударили по рукам, Лука завалился на спину и помечтал, что неплохо бы сейчас выпить.

Тут и появился Равви. Выслушал всех с радостным удовлетворением и, по-моему, особенно не удивился. Только сказал, что Лука затратил слишком много сил, оттого и усталость. Скоро пройдёт. А со временем появится навык.

Купцы оказались ребятами не жадными. Развязали свои сумы, повытаскивали жрачку, вино и устроили нам отменный ужин. Бывший больной стал совать Луке деньги, тот не брал, излечённый обижался и настаивал, предложил расплатиться товаром. Сошлись на новом платье и паре сандалет. За неспешной трапезой разговоры лились ручьём. Как водится, ругали римскую власть. Хотя я лично не слышал, чтобы где, когда-то и какую-то власть хвалили. Доставалось какому-то Пилату, управляющему из Рима, мол, та ещё сволочь. (Я припомнил соседского ротвейлера с такой кличкой, жутко злобного и пакостного, вечно норовящего испражниться в лифте. И хозяин такой же…) Синедрион кляли ожесточённее: это были свои, иудеи, призванные блюсти интересы своих же, а на деле готовые на всё, лишь бы удержаться на тёпленьком местечке. А уж налоги… Налогам досталось по полной программе, будто они были одушевлёнными и существовали сами по себе. Здесь и я поддакнул. Кто любит платить налоги? Потом – их сборщикам (мытарям). И, наконец, римской армии, солдатам, которые жрут без меры, да ещё норовят учинить разбой.

Один из торговцев рассказал, что недавно мытари с войсками прошли по всем городам и деревням. Кто был должен, всё повытрясли. У многих даже скот забирали. Совсем озверели! Многие считают, что Рим специально приурочил это к Пасхе с молчаливого позволения синедриона, что особенно противно. Лишний раз решили продемонстрировать, кто хозяин. Парень горячился, видно было, что его самого сильно задели. Звали его Давид, не то из Кириафа, не то из Кириота… Наверно, я потому запомнил, что с малышом Симоном они оказались земляками. Они после как-то отделились ото всех, и долго беседовали. Потом купцы отползли в свои шатры-палатки, а мы ещё сидели. Пришёл малыш Симон, едва не плача. Я спросил, что случилось, и он ответил, что его отец в долговой тюрьме. Вдруг Равви неожиданно жёстко предложил Симону вернуться домой. Мол, он многое умеет, заработает деньги и вызволит отца. Лично я так бы и поступил. Но парень, напротив, разрыдался и стал умолять позволить остаться. А Равви сделался неожиданно резок, и, когда говорил, смотрел как-то странно, если не сказать, зло.