Елена Гайворонская - Тринадцатый пророк

– Я встретил Магдалин.

– Вот как?

И всё. Ноль реакции. Мне даже обидно за неё стало.

– Красивая девушка.

– Да, красивая, – так же равнодушно констатировал он, как хвалил бы стол, дерево, собаку…

– Она беспокоится о тебе.

Недоумённый излом бровей. Вопросительный взгляд.

– Она рассказала, что случилось с неким Крестителем.

При упоминании этого имени по лицу Равви пробежала тень.

– Это был Человек. – Сказал он дрогнувшим голосом, отозвавшимся неожиданной болью. – Он был моим другом и Учителем. Таких больше нет. Мне его не хватает…

– Прости. – Сказал я, снова ощутив неловкость, словно в происшедшем была и моя вина.

– Не волнуйся. – Уже обычным тоном проговорил Равви. – Участь Крестителя мне не грозит. Можешь успокоить Магдалин.

И посмотрел так, что я почувствовал себя круглым дураком, пересказывающим бабьи сплетни.

Я отлез к костру, предложил помощь.

Тем временем Матвей, свирепо дувший в огонь, сумел разжечь пламя, и оно с прожорливостью голодного набросилось на хворост.

– Чем будем питаться? – поинтересовался я. – Жареной саранчой?

Пётр рассмеялся. Нормальный парень, прикольный, с лёгким характером. И умника не корчит. Он мне нравился больше всех в нашей компании… В нашей? Я невольно вздрогнул. Впервые я подумал об этих людях не как о случайных попутчиках. «Наши…» В этом слове заключался гораздо больший, глубинный смысл, что-то общее, близкое, схожее. Ты никогда не скажешь «наш» о том, что тебе чуждо, безразлично или враждебно.

От этого внезапного откровения я смешался и притих.

– Не знаю, – отозвался он, кивая в сторону пары больших плетёных корзин, – там что-то должно быть. Фаддей, глянь!

Фаддей, находившийся ближе всех, к вожделенным корзинам, поднял крышку, и его смазливое лицо вытянулось, отчего утратило эту самую смазливость.

– Там ничего нет.

– Не может быть, – заупрямился Пётр. – Там должна быть рыба, я чувствую её запах.

– Подойди и посмотри, – обиделся красавчик. – Бывшему рыбаку везде рыба чудится. Даже на деревьях. В коробе нет ни чешуйки.

– Может, там что-то и было, но пока мы тусовались в храме, её кто-то сожрал. – Предположил я. – Наверное, стая голодных кошек. У кого-нибудь есть сачок?

– Зачем?

– Пойду, наловлю кузнечиков к ужину. Кому сколько?

Неожиданно это вызвало общее веселье.

– Кажется, без тебя нам было скучно, – подал голос Равви.

– И голодно, – парировал я. – Святым духом сыт не будешь.

– О чём вы говорите? – искренне удивился Равви. – Еды предостаточно. Полные корзины.

– Они пусты как мой карман.

– Не может быть, – недовольно покачал головой Равви. – Пётр, посмотри. Быть может, твои глаза острее.

Петр открыл крышку, многозначительно посмотрел на нас и с трудом перевернул корзину. Блестя тусклой, как тысячи крохотных сплавленных воедино монеток, чешуёй, обречённо шевеля жабрами, зевая на солнечный свет, посыпались на землю тяжёлые рыбины.

Я подскочил, рванулся к корзине, да так и застыл с выпученными глазами и глупо раззявленным ртом.

– Она же была пустая… – неуверенно промямлил Фаддей.

– Это чудо! – Воскликнул Матвей.

Равви недовольно покачал головой.

– Это такая мелочь, что, будь у вас чуть больше желания и веры, вы легко бы совершили это сами. Учу вас учу, а без толку. Посмотрите вокруг. Вот, хотя бы на тех птиц: не сеют, не жнут, нет у них ни хранилищ, ни житниц, ни денег, а сыты… Говорю вам: не беспокойтесь о завтра: завтрашний день сам позаботится о себе.

Равви обвёл присутствующих сердитым усталым взглядом. Потупившись, они понуро опустили головы. Я посмотрел в сторону. И впрямь – большая серо-чёрная ворона, наглая и жирная, ничем не отличающаяся от московских собратьев, шастала по жухлой траве, воровато косясь на наш чудесный улов круглым жёлтым глазом.

Я подумал, что, наверное, его отнюдь не преклонный возраст мешает людям воспринимать то, что он говорит. Будь он убелённым сединами и испещрённым морщинами старцем, возможно, всё было бы проще. Нелегко человеку, отмерившему большую часть жизни, даже в чём-то разуверившемуся, безоговорочно принять философию рыжеволосого парня в стоптанных сандалетах, с неизъяснимой печалью на дне синих глаз, чересчур ярких и пронзительных. Улучив момент, я, как всегда некстати, спросил, сколько ему лет. Он посмотрел удивлённо, но ответил:

– Тридцать три. А что?

Я отчего-то смешался, и он со странной улыбкой отвернулся.

– Помоги. – Сказал тем временем Матвей Петру, и оба принялись возиться с рыбой на костре. Ворона подобралась ещё ближе и принялась деловито прохаживаться по песку, делая вид, что нимало нами не интересуется.