Б. Олшеври-младший - Вампиры замка Карди

И тут из соседней комнаты появилась Лизе-Лотта. В руках у нее — было еще три платья: небесно-голубое с кремовым кружевом, розовое с белым кружевом и лимонно-желтое, из нежнейшего шелка. С сосредоточенным лицом она подошла к Гели, набросила ей на плечи с одной стороны — голубое, с другой — желтое… Поморщилась, кинула платья в кресло. Гели стояла — ни жива, ни мертва. Даже дышать боялась. Не верила своему счастью. Лизе-Лотта полезла в шкаф и извлекла из недр шелковую комбинацию телесного цвета и батистовые штанишки с прошивками.

— Вот, возьми, надень. Платья надо мерить. И не поверх халата.

Гели трясущимися руками скинула халат и, совершенно позабыв о стыдливости, прямо здесь натянула на себя белье. У нее никогда не было шелковой комбинации! Белье ей шили самое простое, полотняное.

А потом они принялись мерить платья. И это само по себе было настоящим праздником! Платья были прекрасны. В каждом из них Гели чувствовала себя не то — принцессой, не то — феей. Правда, некоторые были длинноваты и все до единого — широки в груди… Но Лизе-Лотта подкалывала булавками — и платья сидели просто чудесно. Сама Гели ни за что не смогла бы выбрать среди них одно. В своих мечтах она всегда представала перед Куртом в длинном розовом платье с кружевами… Но здесь были не менее красивые белое, алое, изумрудное! И выбор сделала Лизе-Лотта. Небесно-голубое с кремовым кружевом. К нему полагалась еще и лента в волосы — из той же ткани с кремовой атласной розой. И туфельки — но Гели в них не влезла: они были крохотные — как для Золушки! И, хотя Гели ощущала себя именно Золушкой, которую добрая крестная наряжает перед балом, эти туфли она никак не могла бы натянуть. Она ужасно огорчилась, но Лизе-Лотта подала ей другие — не такие красивые, не голубые, а черные, бархатные. Но зато они пришлись в пору!

— Хорошо, что хотя бы мои туфли подходят. А то твои — вовсе никуда не годятся. А у нее была крохотная ножка… Как у Золушки. Все так говорили. тихо пробормотала Лизе-Лотта, словно бы и не обращаясь к Гели.

Казалось, она вообще не видит перед собой собеседницы: лицо у нее сделалось такое странное, словно Лизе-Лотта вдруг заснула и продолжает разговаривать уже во сне:

— Да. Голубой — твой цвет. А ей больше шло розовое и алое. Я хотела бы, чтобы ты была в алом. В ее самом любимом платье — на ИХ балу. Но тебе не идет. Алый тебя убивает. Ты слишком блеклая. Истинная арийка.

Она взяла алое бархатное платье, ласково провела по нему рукой, потом аккуратно сложила. В ее медленных торжественных движениях было что-то жуткое… И Гели вдруг вспомнились похороны бабушки. Люди у гроба движутся так — торжественно и медленно. Если бы не радость из-за платья, возможно, она бы испугалась странного взгляда Лизе-Лотты. Но она была слишком счастлива, чтобы переживать из-за мелочей.

— Я ушью его за ночь. А сейчас мы с тобой должны кое-куда съездить. Тебе надо сделать прическу, подходящую к платью. Только ты не должна показываться на глаза Магде до завтра.

— О, это я умею! — радостно сообщила Гели.

Лизе-Лотта невесело рассмеялась. Впрочем, возможно, она просто не умела смеяться весело? Для поездки она дала Гели кремовую блузку и коричневую юбку. Очень скромные вещи — но из дорогих тканей. А главное — абсолютно взрослые. Гели не поняла, кому принадлежали прекрасные платья. Но блузку и юбку она видела на Лизе-Лотте. И они пришлись Гели почти впору. Лизе-Лотта была миниатюрна. И мала ростом! А та женщина, для которой шились платья, была и выше, и пышнее! Здесь была какая-то тайна… И Гели радостно подумала, что она получит не только платье для завтрашнего бала, но и новую тему для своих фантазий. Это само по себе уже было бы здорово — она обожала фантазировать. Воистину, сегодня был великий день!

Они поехали в город. На машине с шофером! Ни Хельмут, ни Магда, ни Курт, ни доктор Гисслер — никто не видел, как они уезжают. Всю дорогу Лизе-Лотта молчала. А Гели наслаждалась! В городе они — в смысле, Лизе-Лотта, но Гели тоже присутствовала! — отпустили шофера с тем, чтобы он приехал за ними к восьми. И направились в парикмахерскую. Где Гели сделали перманент. Первый в ее жизни. Из парикмахерской она вышла кудрявая и элегантно подстриженная. До восьми еще было время — и они с Лизе-Лоттой направились в кондитерскую, где пили кофе с пирожными. Счастье и благодарность переполняли сердце Гели, и там, в кондитерской, она принялась говорить, и говорила, говорила, пока не рассказала Лизе-Лотте все-все про себя, всю свою жизнь, и даже о любви к Курту… Ей казалось очень важным, чтобы Лизе-Лотта поняла ее, чтобы не считала ее просто глупой девчонкой, плачущей из-за того, что упала в навоз, но — оценила силу и глубину ее чувств к Курту. Кажется, Лизе-Лотта оценила. Она слушала с растерянной и печальной улыбкой.