Грэхэм Мастертон - Дьяволы судного дня

Мы стояли и ждали, дрожа от холода, пока отец Антуан склонял голову. Затем он повернулся к нам и сказал:

— Можете начинать.

Взяв сумку с инструментами, я забрался на танк. Потом подал руку Мадлен, помогая ей влезть. Отец Антуан остался там, где стоял, с поднятым в одной руке распятием, а другой прижимая к себе Библию.

Я осторожно подошел к башне. Черви, которых я вчера выпустил из своего желудка, разумеется, исчезли без следа, как будто они были не более чем ужасной галлюцинацией. Я опустился на колени, открыл сумку и достал длинное стальное долото и ломик. Мадлен, тоже встав на колени рядом со мной, сказала:

— Мы еще можем вернуться.

Я смотрел на нее несколько мгновений, потом наклонился вперед и поцеловал.

— Если ты должна встретиться с этим демоном лицом к лицу, значит, встретишься. Даже если мы сегодня вернемся ни с чем, все равно придем в другой раз.

Я вновь повернулся к башне и пятью ударами загнал конец долота под распятие, укрепленное на люке. Годы значительно ослабили крепления, и после пяти минут непрерывной работы крест оторвался. Затем, на всякий случай, я сбил молотком начертанные здесь слова из Священного Писания.

Тяжело дыша, я замер на несколько секунд и прислушался.

Кроме моего дыхания, не было слышно ни звука. Вдалеке уже было невозможно рассмотреть деревья и крыши ферм, снег падал сплошной непроницаемой стеной, но отец Антуан стоял неподвижно, похожий на снеговика, он все еще держал серебряное распятие в вытянутой руке.

Я пнул ногой башню и спросил:

— Есть там кто— нибудь? Есть кто— нибудь внутри?

Ответа не последовало. Внутри гудело эхо, вызванное ударом по железу.

Я вытер вспотевший лоб. Мадлен с запорошенными снегом волосами постаралась весело улыбнуться.

— Ну, — сказал я, — это уже хорошо.

Вооружившись более мощным долотом, я начал рубить по кругу, стараясь разрушить грубый сварочный шов. Получалось не очень хорошо. Я описывал уже седьмой круг по периметру люка, когда вдруг долото легко вошло в металл и проделало дыру около дюйма в диаметре.

Даже в такой сильный мороз, даже при непрерывном снегопаде мы услышали свистящую струю зловония, исходящего из танка. С такой вонищей я никогда не сталкивался. Пахло протухшей едой, к этому примешивался «аромат», который сразу напомнил мне логово крокодилов в зоопарке. Я не смог удержаться от спазма, и грубое красное вино мадам Саурис немедленно подкатило к горлу. Мадлен отвернулась и произнесла:

— Боже мой!

Но мне удалось справиться со своим желудком. Я повернулся к отцу Антуану и сказал:

— Я уже проделал дыру, отец. Пахнет оттуда каким— то невообразимым гнильем.

Отец Антуан перекрестился.

— Это знак Ваала, — сказал он. Его лицо посерело на холоде. Он поднял распятие выше. — Я заклинаю тебя именами Люцифера, Вельзевула, Сатаны, Джаконилла, их силой и могуществом заклинаю мучить и терзать этого демона, а также повиноваться мне и слушать мои приказания. Изыди, изыди, изыди, аминь!

Мадлен прошептала:

— Дан, мы должны заварить снова эту дыру. У нас еще есть время.

Я взглянул на чернеющее отверстие, из которого все еще вырывался со свистом воздух.

— Это существо убило твою мать. Если ты действительно в это веришь, мы должны избавиться от него раз и навсегда.

— Ты веришь в успех? — прошептала она, ее глаза расширились.

— Не знаю. Я только хочу выяснить, что там внутри. Хочу узнать, что же это такое, что заставляет человека выворачиваться наизнанку.

Я вновь взмахнул молотком. Затем стал наносить удары по башне один за другим, расширяя отверстие.

Через двадцать минут дырка стала размером с большую сковородку.

Отец Антуан, все еще стоящий на снегу, спросил:

— Вы видите что— нибудь, друг мой?

Я осторожно заглянул в дырку:

— Пока ничего.

Взяв в руки лом, я залез на самую верхушку башни и подсунул один конец лома под крышку. Затем налег на лом всей своей массой. Крышка начала медленно подниматься, как у банки с томатами, когда ее вскрывают ножом. Наконец, когда шов окончательно разошелся, крышка откинулась без усилий. Я стоял, задыхающийся и вспотевший, но работа наконец— то была закончена. Я сказал Мадлен:

— Дай мне фонарь.

Когда она передавала фонарь, я заметил, что лицо ее было бледным. Я направил луч внутрь «шермана». Высветились командирское место, орудие, место стрелка. Я заскользил лучом в другую сторону и наконец увидел это. Черный мешок, пыльный и грязный, зашитый, как почтовая сумка. Он был размером с чемодан средней величины.