Роберт Говард - Соломон Кейн. Клинок судьбы

В тенях — мудрость, пели у него за спиной барабаны. Мудрость и волшебство. Войди во тьму и обрети мудрость. Ибо древняя магия избегает солнечных лучей. Стань МУДР, МУДР, МУДР! Мы помним, мы помним, рокотали барабаны, мы помним затерянные века, когда человек еще не сделался разумен… и глуп. Мы помним богов-зверей, богов-змей, богов-обезьян, помним и Безымянных, черных богов, тех, что пили кровь, тех, чьи голоса гремели в угрюмых холмах, тех, что пировали и тешили свою плоть. Им принадлежали тайны жизни и смерти. Мы помним, нашептывали барабаны. Мы помним, мы помним…

Все это слышал Кейн, несясь по джунглям вперед. Он отлично понимал все то, что рассказывала песнь барабанов воинам в пернатых уборах, жившим выше по реке. Другое дело, что с ним эти барабаны разговаривали на другом языке, глубинном, не нуждавшемся в словах.

Луна, проплывавшая высоко в полуночной синеве неба, освещала ему путь. И вот, выскочив на очередную поляну, он увидел стоявшего там Ле Лу. Обнаженный клинок в руке Волка казался длинным серебристым лучом. Он стоял, расправив плечи, и прежняя вызывающая улыбка играла у него на губах.

— Долгий путь, месье, — сказал он Кейну. — Подумать только, он начался в горах Франции, а кончается в африканских джунглях! Потому что мне надоела эта игра, месье, и ты умрешь. Только не думай, будто я бежал из деревни, чтобы спастись от тебя. Все дело в дьявольской магии старого сморчка Нлонги, которая тряхнула-таки мои нервы. В чем я охотно и признаюсь. Ну и еще то, что все племя, как я видел, готово было обратиться против меня…

Кейн осторожно приближался, гадая про себя, что за смутная, давно позабытая струнка рыцарства вдруг заговорила в душе насильника и убийцы и заставила его вот так, в открытую, принять вызов. Он наполовину готов был подозревать какую-то ловушку. Он обшарил глазами края поляны, но и его острое зрение не различило в джунглях никакой лишней тени, никакого движения.

— Защищайтесь, месье! — решительно прозвенел голос Ле Лу. — Хватит уже нам плясать друг за дружкой по всему миру! Нам никто больше не помешает: мы здесь одни!..

Двое мужчин сошлись вплотную. Ле Лу ринулся вперед, не договорив фразы. Он сделал стремительный выпад… Человек, не обладавший отменной реакцией, умер бы на месте. Кейн отбил вражеский клинок, и его собственная рапира сверкающей змейкой метнулась вперед, располосовав рубаху Волка, проворно отскочившего назад. Ле Лу ознаменовал свою неудавшуюся хитрость сумасшедшим смешком. И налетел снова — с умопомрачительной скоростью и с яростью тигра. Тонкий клинок в его руках превратился в прозрачный серебряный веер.

Две рапиры мелькали, скрещиваясь и разлетаясь. Лед и пламень сражались на этой поляне. Ле Лу дрался с энергией и хитростью безумца. Его защита была безупречна, сам же он стремился использовать любую возможность, которую предоставлял ему противник. Он метался, точно пламя, он отскакивал и нападал, финтил, колол, отбивал… и при этом хохотал как сумасшедший и беспрерывно сыпал проклятиями.

Искусство Кейна было холодно, расчетливо и экономно. Он не делал ни единого лишнего движения — ровно столько, сколько было необходимо. Казалось, он заботится о своей защите куда больше, нежели Ле Лу, но если уж он атаковал, то без раздумий, а если делал выпад, то его рапира летела вперед с быстротой разящей змеи.

Противники стоили друг друга во всех отношениях — и ростом, и силой, и длиной рук. Может, Ле Лу был быстрей — всего на чуть-чуть, на долю мгновения. Зато искусство Кейна было отточенней, совершенней. Взрывные движения Волка напоминали порывы жаркого воздуха из устья раскаленной печи. Руку Кейна направляла скорее холодная мысль, нежели инстинкт. Хотя и он по своей натуре был прирожденным убийцей. Такой бойцовской слаженности движений всего тела нельзя научить — с этим надо родиться.

Выпад, защита, обманный выпад, неожиданный вихрь ударов…

— Ха!.. — возглас торжествующей ярости вырвался у Волка: на щеке пуританина выступила кровь. Казалось, вид крови окончательно превратил Ле Лу в зверя, именем которого называли его люди. Кейну пришлось отступить перед этим кровожадным натиском. Впрочем, пуританин оставался, как и прежде, невозмутим.

Время шло, а в окружении сумрачных джунглей все с той же неослабной энергией лязгала сталь. Теперь противники стояли точно посередине поляны. Ле Лу — без единой отметины, Кейн — щедро попятнанный кровью из порезов на щеке, груди, плече и бедре. Волк свирепо и насмешливо улыбался ему под луной… но в душу бандита постепенно закрадывалось сомнение.