Алексей Кунцевич - Жажда справедливости. Избранный

—Я же сказал: дохлый номер,— послышался голосок Свинцова.

Где-то рядом завыла сирена.

Свинцов осмотрелся, подобрал нож, выпавший еще недавно из руки трупа с пробитым черепом, и шагнул в стену.

Через минуту в помещение морга вошла группа людей в форме. Один из них, окинув взглядом комнату, произнес:

—Вот, твою мать!

Это был Иннокентий Просвиркин.

Только под утро вернулся домой Иван Анатольевич, майор милиции, следователь. Он не имел жены, не имел детей, он был одинок. Он жил подобно изгнаннику. И он знал, что так долго продолжаться не может. Он устал. Он устал от бесконечной погони за смыслом его бесконечной жизни, которую избрал в сороковом году до нашей эры. Он под своим настоящим именем жил уже десять лет. Служил в милиции. И постоянно опасался разоблачения. Сколько имен сменил, не помнит. Хотя хорошо помнит, как начиналась карьера на службе у так называемой Абсолютной Истины. Он происходил из благородной римской фамилии. Первое его имя, от которого вскоре после встречи с Примусом пришлось отказаться, было Марк Туллий Цицерон. Оратор и писатель— он был не согласен с рабством, но не мог сражаться, так как знал, что не будет победы. Римская Империя уже тогда была раздута, но еще достаточно сильна, чтобы противостоять каким-либо восстаниям и нашествиям. Вот тогда его и нашел Первый. Он обрисовал всё не так уж и плохо.

—Марк,— его слова он помнил до сих пор,— ты нужен нам. Ты избран для борьбы за свободу (будем пока это так называть).

И он согласился. Он изменил всё. Он ушел из Рима. Он ушел из своей собственной жизни. Он встал на сторону врага Империи— варваров. Он участвовал в разграблении того, что когда-то внушало трепет и страх всем и вся. Потом были бесконечные переезды и скитания. Как-то он попал в лапы Святой Инквизиции. Пошел на костер. Но не сгорел— выкрали. Потом... Потом... Потом... О, сколько же было потом всего! Европа! Он объездил ее всю, он знал ее вдоль и поперек. Он жил почти в каждом городе. Участвовал в крестовых походах, в революциях и бесконечных средневековых войнах и везде искал слуг Сатаны и уничтожал их. Он был наводчиком и исполнителем. Сколько уничтожил людей, сколько имен сменил! Сколько их еще будет! А борьба только начинается. Франсуа Симентос, Генрих фон Готт, Свифт Ларинг, Лоуретто Висконти, Альберт Цюберг, князь Рощин, Филипп ван Фредд и так далее. Большинство фамилий и имен канули в прошлое, потерялись, и забылись. Не забылось лишь первое— Марк Туллий Цицерон. Теперь в скором времени ему предстояло устроить несчастный случай. Уже было всё готово. Легенда, паспорт, данные, даже медицинская карта,— всё. Его новым именем должно стать имя недавно погибшего от пули снайперов в Чечне корреспондента Василия Олеговича Несменова. О его смерти еще никто не знал; он считался без вести пропавшим. С внешностью проблем не будет. Труднее будет адаптировать себя к поведению. Но это его профессия.

Он снял форму и уселся в кресло с бокалом холодного апельсинового сока. Он любил вот так сидеть, пить сок, думать, думать, думать... «Как только с ума еще не сошел от всех этих мыслей»,— часто приходило ему на ум. Но он знал, что скоро придется уйти, бросить всё и уйти. Придется опять адаптироваться к новой жизни. «Гебриел задерживается,— промелькнуло в голове,— а ведь он должен был еще раньше меня прийти. Осиел вернулся. Опять бесконечная беготня начнется. Нужно как-то загнать его в ловушку. Не он первый, не он последний. Справимся как-нибудь. Благо— нас теперь намного больше. Даже трудно представить, насколько!»

В дверь позвонили. «Ну наконец-то»,— с этой мыслью он пошел открывать. Он только щелкнул замком, как дверь распахнулась, и его отбросило. В прихожую вошел Свинцов.

—Стареешь, друг мой,— сказал он, вынимая нож и закрывая за собой дверь,— теряешь свое знаменитое чутье. Лет двести назад я бы даже не смог найти твой дом. А теперь! Теперь местоположение твоей конуры известно каждой собаке в этом поганом городе.

Гребенцов метнулся в зал. Осиел, уверенный в своих силах, проследовал за ним.

—Ну, ну, не торопись,— сказал Свинцов, видя, что Иван достает пистолет,— ты не знаешь, разве, что случилось со сторожем Семашко? Бедный. Он думал, что я помер. Вот до чего может довести неверие. Как мне нравится атеизм человечества. Покажи фокус,— и они объявят тебя посланником Бога, каковым, собственно, я и являюсь прикинуться.

Гребенцов навел пистолет на Осиела и выстрелил. Вернее— попытался это сделать. Пистолет с грохотом разорвало, и осколок порвал щеку ему. Потекла кровь.