Алексей Кунцевич - Жажда справедливости. Избранный

Святой отец почувствовал, как рука уже затекла. Он подсмотрел на часы: три четверти второго. «Как же долго я здесь стою?»— спросил себя он и с ужасом понял, что заснул, стоя на посту. Он одернул руку от двери и размял пальцы. В дверь постучали вновь. Рука тотчас же мотнулась к ручке, но не успела ухватиться за нее, как дверь резко распахнулась под натиском снаружи. Дальнейшего отец Евгений почти не помнил, как и не знал, кто стоял за дверью, так как дверь попала ему в голову, отбросив к столу, где он ударился затылком так, что на полированной крышке появилась извилистая трещина, и потерял сознание на довольно долгий промежуток времени. В глазах поплыли огненные кольца, показалось, что мир разваливается на куски. Отец понял— он умирает. Он попытался открыть глаза, но ничего не вышло. Он попытался поднять веки рукою, но они каким-то неизвестным образом были настолько сильно сомкнуты, что не представлялось возможным с ними что-либо сделать. Отец Евгений во сне запел «Отче наш», наяву же у него получалось нечто нечленораздельное, вроде: «Тще ш-ш, ж-ж-же исе н… сех…»— ну и так далее. Отец Евгений бредил. И бредил он довольно сильно; с жаром. Температура его многострадального лба поднялась на пять с лишним градусов. Руки, никогда не устававшие благословлять, дрожали и тянулись к дрожащим же векам.

В кабинете никого не было. Дверь была закрыта на задвижку. Святой отец лежал на диване, голова его покоилась на подушке. А стрелки часов отмеряли час за часом. В комнате уже начало темнеть, как опять раздался стук в дверь. Святой отец сквозь сон слышал стук, но никак не мог очнуться. Но в дверь продолжали стучать все настойчивее и громче, пока, наконец, отец Евгений не вышел из забытья и не прокричал голосом сонным и полным страдания:

—Оставьте меня в покое, ради Бога.

В результате стук прекратился, а святой отец со стоном поднялся. Он пересек на еле гнущихся ногах расстояние до двери, еле сладил с задвижкою и вышел в коридор с единственной целью добраться до ванной и умыться. В коридоре стояла непроглядная тьма. Отец ощупью двинулся по коридору до конца, где находилась ванная. В ванной он подставил горячую, гудящую от удара голову под струю холодной воды. Немного пришел в себя. После нашарил на стене выключатель, осветил ванную ярким светом галогеновой лампы. В зеркале осмотрел поврежденный дверью лоб, отметив про себя, что синяк, расположившийся с левой стороны у виска, обещает быть весьма заметным и болезненным. Точно на противоположной стороне головы находилась здоровенная шишка, оставленная столом.

Отец Евгений вернулся в кабинет с неприятным чувством беспомощности; его полное неверие в Бога обернулось ощущением страшного одиночества. Часы показывали восемнадцать часов. Святой отец вытянулся на диване и вновь уснул, на этот раз более спокойно и без сновидений. Он не желал сегодня отправляться на квартиру, решив переночевать в кабинете. Здесь его никто не посмеет потревожить. Он часто так делал. Сторожа его не беспокоили.

Отец Евгений дышал легко и ровно— словом— он спал, как младенец.

Внезапно в коридоре послышался скрип половиц. Он был настолько противен отцу Евгению, что тот немедленно проснулся. Слышно было, что кто-то подходит к кабинету. После раздался легкий стук. Почему-то дрожь пробежала по спине святого отца. Он спросил:

—Кто там в такой час?

—Падре, откройте,— послышался женский голосок из-за двери.

Святой отец заволновался; так к нему обращалась только одна девица. Он подбежал к двери и, совершенно не подумав в предвкушении приятного вечера, отодвинул засов. В комнату вошла девушка в монашеском одеянии.

—Что ты хочешь, дочь моя?— нежно спросил отец Евгений.

—На исповедь пришла, отец мой,— пролепетал голосок. В комнате было довольно темно (горела одна свеча), так что отец не сумел как следует рассмотреть лицо пришедшей. Да, и не до этого было.

Евгений запер дверь и усадил монашку за стол. Она как-то с ненавистью (так показалось ему) взглянула на него. Он спросил:

—Так говори, дочь моя, я слушаю. Что тяготит тебя?

—Ваши грехи тяготят меня, пастор,— начала она, а Евгений разинул рот. А она продолжала: —И грехи ваши стали уже известны тому, кто очень любит мстить.

Святой отец обомлел от сей наглости, немного собрался с мыслями и сказал:

—Не забывай, где находишься.

—Как же,— сказала она и освободила голову от черного капюшона. Лицо ее оказалось настолько привлекательным, что отец не сказал ничего. Голубые глаза в свете свечи блестели, на чувственных губах играли блики от пламени.