Алексей Кунцевич - Жажда справедливости. Избранный

Прошел вышедшими уже из спячки ногами на кухню. Взгляд его потемнел при виде огромной золоченой иконы с изображением неизвестного ему святого. Перед иконой качалась подвешенная бог знает, каким способом, к потолку чадящая и гадящая побелку лампадка. Иннокентий окинул взглядом сие богоугодное сооружение, причем взглядом таким, каковым осматривают грязное пятно, уродующее красивую вещь. Не имеющий костей орган зашевелился во рту, озвучивая мысли, и воздух кухни потрясла богохульная фраза:

—Черт тебя побери! Понавешала, твою мать!

Сказавши эти как-то не стыкующиеся с правилами русской речи слова, Иннокентий Алексеевич распахнул настежь холодильник, и выражение его лица изменилось в лучшую сторону при виде содержимого утробы хранилища продуктов. Так мог радовать его только чудом уцелевший кусок ветчины.

Поглощая ветчину с хлебом, Просвиркин с довольной улыбкой на устах услаждал свою изголодавшуюся плоть.

Тут, как на грех, стукнула входная дверь, и удовольствие, навестившее капитана милиции, стало пропадать и растворяться в предгрозовой атмосфере, ибо никаким удовольствиям жизни нет, ежели Просвиркина супруга дома. Просвиркин даже поперхнулся и вновь помянул чью-то мать, но тихо, вполголоса, так, чтобы жена не услышала. Скандалить сейчас никак не хотелось. Тем более, как недавно узнал Иннокентий Алексеевич из достоверного источника, семейная жизнь его стала достоянием гласности и являлась самою интересною темой для всяких разговоров и сплетен. И еще, что актуальнее вопроса в обществе двора, пожалуй, не было. Даже многие радикальные изменения в стране не привлекали такого внимания, как супружеские отношения четы Просвиркиных. И с каждым скандалом двор буквально вставал на дыбы от новостей, в которых любая пикантная подробность, как бахромою, была окутана таким грязным враньем, что гаже и придумать нельзя. А посему Просвиркину как-то не улыбалось ссориться и давать повод для новостей. И он молча приканчивал ужин.

Когда остатки ветчины были уничтожены, Просвиркин заварил чай.

А Ирина Александровна тем временем сняла с себя в прихожей шубу и сапоги. Войдя в кухню и смотря на икону с раболепным видом, она перекрестилась три раза и низко поклонилась.

—Здравствуй, дорогая,— сказал тут Иннокентий супруге и тут же пожалел об этом. Из его уст сие приветствие прозвучало с иронией.

Та же, словно мужа в кухне не имелось, молча подошла к холодильнику, достала бутылку варенца, налила напиток в стакан и, сев напротив мужа, стала ужинать со смиренным видом кающейся грешницы. Опростав всю бутылку и уничтожив при этом порядочное количество хлеба, Ирина Александровна налила себе чаю. Супруг же ее свой бокал с чаем уже опорожнил и быстренько ретировался в зал от греха подальше смотреть телевизор.

Время подходило к семи часам вечера, когда, как известно, по первому каналу передают новости.

Просвиркин завалился на диван и уставился в «голубой» экран. Там, судя по выражению лица Иннокентия Алексеевича, не всё обстояло гладко.

И тут что-то заставило выйти из спокойствия нездоровый звуковой орган его, и с уст слетели всем известные слова, поминавшие не очень приличные вещи вместе с близкими родственниками. Иннокентий Алексеевич испугался, прикрыл рот рукой, но было уже поздно; супругу, имевшие весьма чуткие уши, слух не подвел и в этот раз,— она услышала всё и, как на крыльях, влетела в зал. Иннокентий Алексеевич возвел глаза к потолку и мысленно плюнул.

И командный голос жены потряс тонкие стены капитальной квартиры. Наступило время «рекламной паузы» в спокойных отношениях супругов.

Ирина Александровна стала выкрикивать обидные для Иннокентия Алексеевича слова, поминутно поминая Бога и всех святых, которые только имеются в христианском мире.

—Ты дурак, прости Господи! Бессовестный, безбожный пьяница! Отец мой,— тут Просвиркина уставилась в потолок и простерла к нему руки,— Господи! Да усмири ты мужа моего, наставь на путь истинный, награди окаянную душу раскаянием и избавь его от лукавого.— Потом выражение ее лица изменилось, но в худшую сторону, и она взглянула на своего «благоверного» злыми, ненавистными глазами, произнеся следующее:

—А ты?! Что ты развалился, скотина бессовестная! Зла на тебя нету. Да как же терпят небеса такую гадину на Земле? Господи, пресвятая Богородица, долго ль мне маяться? Прости меня, рабу грешную, за глупость мою, прости все мои прегрешения. Отведи рукою своею все беды и несчастия и сокрой меня своею нетленной ризой.