Ольга Грибова - Омут

К шести утра все было готово. Взволнованный предстоящим разговором и отъездом, я, естественно, не мог заснуть и, включив телевизор, ждал отца. В том, что сегодня с утра он зайдет меня навестить и расспросить о вчерашнем, сомневаться не приходилось.

Я не замечал, что происходит на экране, телевизор служил лишь фоном для мыслей о том, что сказать папе. Лишь Дима знал сюжет моих кошмаров и свято хранил секрет, полагая, что рано или поздно я сам расскажу обо всем отцу. Папа был в курсе того, что мне в последнее время снятся какие-то странные сны, но не догадывался об их содержании. Каждый раз, когда отец пытался что-то выведать, я увиливал от ответа, ссылаясь на то, что не запомнил сюжет очередного кошмара. И вот сегодня в ряду прочего мне предстояло признаться в обмане. Эта мысль неприятно зудела в голове.

Конечно, можно позволить себе проявить малодушие и просто незаметно уехать, так сказать, по-английски, не прощаясь, а потом позвонить и объяснить, что со мной все в порядке, и я вернусь, как только решу свои проблемы. Идея, честно говоря, была крайне соблазнительной, но часть меня (лучшая часть, должен заметить) не без основания полагала, что члены моей семьи достойны знать правду. Иногда иметь совесть очень накладно, особенно если учесть, что я не из тех, кто умеет с ней бороться. Поэтому я упорно продолжал лежать в номере перед телевизором и ждать прихода отца, мечтая при этом оказаться как можно дальше отсюда.

Без четверти восемь в дверь постучали.

— Войдите, — произнес я, не повышая голоса и втайне надеясь, что меня не услышат.

Но не тут-то было. Дверь оказалась не заперта, и папа, повернув ручку, прошел в комнату.

Не могу сказать, что отец выглядел суровым или рассерженным, скорее уж озабоченным. Как любой нормальный родитель, он волновался за сына, и мое молчание лишь еще больше усугубляло его тревоги.

— Доброе утро, Влад, — сказал он и направился к креслу. Я продолжал лежать на кровати и тупо пялиться в телевизор, как будто меня действительно крайне волновало происходящее на голубом экране. — Как ты себя чувствуешь?

Предположив, что отец в первую очередь интересуется, не преследуют ли меня после вчерашней встречи с экимму какие-нибудь недомогания, я рассеянно пожал плечами и пробормотал что-то вроде «нормально». Объятия монстра не нанесли особого вреда моему здоровью (не считая, конечно, незначительной кровопотери, которую легко можно восстановить при помощи нескольких шоколадок).

Но вот взгляд отца упал на собранную сумку, стоявшую неподалеку от двери. На самом деле сумок было две: в той, что побольше, лежали вещи, которые я решил не брать в поездку и собирался оставить отцу и брату.

— Вижу, ты уже подготовился к отъезду, — совершенно спокойно заключил папа. Вид упакованных чемоданов был привычен для членов нашей семьи; отец, видимо, решил, что вещи собраны по случаю нашего общего переезда в другой город. — Зря, — продолжал он в том же духе, — я подумал, что нам стоит задержаться здесь на некоторое время, хотя бы для того, чтобы немного отдохнуть.

— Мне надо уехать, — в тон ему, ровным, лишенным эмоций голосом заявил я, не отрывая взгляда от телевизора. Не то чтобы там показывали что-то интересное, просто мне было страшно посмотреть отцу в глаза.

После этих слов наступило неловкое молчание. Я изо всех сил старался делать вид, что ничего необычного не происходит, и мое намерение скрыться в неизвестном направлении вполне буднично, а отец тем временем переваривал информацию, а потом нарушил тишину вполне законным вопросом, который, тем не менее, поставил меня в тупик:

— Куда?

— Понятия не имею, — немного неуверенно вынужден был признать я. Кто знает, куда могут завести попытки отыскать Амаранту? Но я не собирался возвращаться назад до тех пор, пока не найду ее или хотя бы не выясню, что с ней случилось.

Мы снова погрузились в тягучую тишину. Я сидели прислушивался к тиканью настольных часов, не думая ни о чем конкретном. Не могу представить, по какому руслу текли мысли отца, но его следующие слова удивили. Как хорошо он, оказывается, меня знает! Никогда в жизни не думал, что я такой предсказуемый.

— Все дело в ней, — заключил папа. И это был не вопрос, а простая констатация факта. От меня даже не требовалось подтверждения.

Потрясенный такой прозорливостью, я взглянул на отца. Было достаточно одной секунды, чтобы понять — он злится. Да что там, он просто в бешенстве.

— Неужели это никогда не закончится? — Следующие его слова и, в особенности, интонация, с которой он их произнес, красноречиво говорили о правильности моих подозрений. — Сколько можно вспоминать о ней?