Сергей Саканский - Мрачная игра. Исповедь Создателя

– Это ты? – спросила она.

– Не знаю, – сказал я, впадая в панику.

Это был призрак, муляж, восковая фигура, неизвестно что. Я точно помнил глаза Лины: серые, водянистые, порой голубые – в зависимости от цвета небес.

– Я бы выпила кофе.

– Идем в «Лиру».

– В жопу, как я уже сказала по телефону. Нет больше никакой «Лиры». Несчастный! Тебя не было вечность. Я даже с трудом тебя узнаю. Послушай, Сергеич, разве это ты?

– Конечно, нет. Не совсем. Клетки этого тела обновились процентов на семьдесят, если ты что-то помнишь из курса анатомии.

Мы пошли молча. Перейдя улицу Горького под землей, вошли в дверь кулинарии, где теперь расположилась кофейня. В помещении все еще пахло чем-то непоправимо капустным. Мне показалось, что я попал в какую-то западню.

– Что так смотришь – тоже не узнаешь?

– Нет, – признался я.

– Это хорошо. Не думала, что ты помнишь их цвет. Это контактные линзы, и они цветные. А ты, верно, подумал, что я вурдалачка, или тут замешаны пришельцы, или мы здесь все мутировали, пока тебя не было, так?

– Нет. Ничего такого я не подумал. Пойду, возьму кофе.

За прилавком сидела флегматичная уродка с большим чувственным ртом и огромными грудями, которые она уютно расположила среди разнообразного питейного стекла. Она улыбнулась так похотливо и кокетливо, что мне захотелось сотворить ей глокую смазь.

– Ну, выдохнула Лина, когда я поставил перед ней дымящуюся чашку, – рассказывай.

Эта неизменная фраза значила, что от меня требуется подробный отчет о моей жизни от встречи до встречи – полупрозрачный намек, своеобразный такт, от которого меня уже тошнило.

– Часть мебели мать продала, – сказал я, включаясь в игру, – часть переставила.

– Неужели?

– Да, представь. Платяной шкаф, который раньше стоял у южной стены, теперь перекочевал на северную. Книжный отодвинулся в противоположный угол, рядом с ним – кресло.

– А кровать?

– Кровать развернулась на девяносто градусов, боком к окну.

– Что ж, теперь утреннее солнце не будет светить тебе в глаза, и ты сможешь просыпаться, когда захочешь…

Мы помолчали. Я пригубил кофе, культивируя паузу.

– Хороший кофе? – спросила Полина.

– Понятия не имею. Возьми и попробуй сама.

– Послушай, Сергеич, перестань морочить мне голову. К чему, скажем, эта шутка с мебелью? Стоит, как и стояла, в том числе, и кровать, с которой у тебя связано столько приятных воспоминаний…

– Боюсь, что это не вполне моя шутка. Ну а ты, что ты можешь мне рассказать?

– Ганышев совсем не изменился, до самой последней клеточки, – сказала Лина, отпила из своей чашки и скорчила недовольную гримасу. Мне захотелось ее ударить.

– Ганышева, – сказал я, – больше не существует. Его расстреляли за шпионаж, подрывную активность, менаж, метранпаж и другое – все в рифму.

– Ганышев – неисправимый фразер.

– Кря-кря.

– Что?

– Так, привязалось.

И снова пауза. Надежды на то, что она заговорит первой, больше не оставалось.

– Когда и где? – резко спросил я.

– На даче в Переделкино.

– Что? На той самой даче?

– Откуда мне знать? Там несколько сотен дач.

– Что произошло в Переделкино? – терпеливо спросил я.

– Сгорела какая-то дача. Она – вместе с ней.

– Я делаю вывод, что ты, по крайней мере, месяца три не видела нашего общего друга.

– Гораздо больше. Хомяк, видишь ли, стал новым русским , вышел в другие круги общения, ему теперь наплевать на таких как я. Да и мне, соответственно – по ветхозаветной морали – глубоко наплевать – его ли дача там сгорела или чья-нибудь еще.

– Так, – я ободряюще похлопал ее пухлую руку. – Продолжай.

– Ничего более. Я не видела ее целый год до того, а раньше – еще год. Люди, понимаешь, расстаются иногда. Последняя встреча была случайной. Она торговала газетами в метро. Мы поболтали несколько минут, пока не явилась ее подруга, какая-то Ника…

– Кто эта Ника?

– Почем я знаю? По виду – тоже аскалка.

– Есть ее телефон, адрес?

– Ты не на допросе.

– А где?

– Говоря откровенно, ты просто в жопе.

– Жопа – гораздо более целомудренное место, чем голова, – парировал я, сжимая кулаки.

Этот жест не ускользнул от моей внимательной наперсницы. Она беспокойно двинула по сторонам своими линзами. Увы – она помнила мои кулаки.

– Отлично, – сказал я, примиряюще показав ладони, любимым жестом гуру Махариши. – Тело опознали по какому-нибудь недогоревшему лоскутку. В саду под каштанами нашли голенище от шузов. А где зарыли уголь?