Тот небезызвестный классик, помнится, настрочил-таки романчик по своему озвученному рецепту. Там, помнится, в невообразимо дорогом кабаке одних клиентов по-тихому забивали, свежевали, варили-тушили-жарили и подавали другим клиентам. Выборка произвольная. От клиентов отбоя не было. Так что и вопрос с… э-э… полуфабрикатами решался автоматически.
Надо признать, от клиентов, желающих обрести этот вот покет-бук в книжных магазинах, тоже отбоя не было. И отклики, черт побери, отклики — сплошь восторженные! И даже заинтригованные вопросы от книгочеев: а где такой кабак, и всех ли туда пускают или только избранных? И лишь одно возмущенное послание по факсу, уличающее автора в незнании жизни: «Вы пишете, что тушенная с шампиньонами человечина по вкусу напоминает баранину. А на самом деле она, тушенная с шампиньонами, напоминает свинину. Не знаете, так не пишите!» Корреспондент не представился. Может, тот самый Вахтанг Схирталадзе?..
Это всё к чему? Это всё к тому, что устойчивость человеческой психики много устойчивей, нежели наши представления о ней. Совершил индивидуум нечто архинепотребное — пырнул ножом ближнего своего и… нет, не съел, не съел (но лучше бы съел, право слово! хоть следов никаких!)… и отправился восвояси, где умиротворенно забылся сном. Пусть свояси индивидуума — не роскошные апартаменты с ванной-джакузи и кроватью под балдахином. Пусть свояси индивидуума — дискомфортный забытый богом и чертом производственный цех (или склад неготовой продукции?), тяп-ляп приспособленный под творческую студию-мастерскую. Но лучшее снотворное — чистая совесть.
Судя по безмятежному посапыванию, у небритого лица кавказской национальности — совесть чиста. Да-да, у того самого лица кавказской национальности, спешно покинувшего стены Университета, пока не началось…
Однако, сколь бы глубоким ни было забытье, пробуждение грядет. И как громко грядет! Оглушительно! Ослепляюще! Де-морализующе!
Внезапность — второе счастье. Для спецслужбы — и вовсе первое. Взять его, пока не очухался! На счет «три».
Раз, два… Три!
И — отдающийся в екающей селезенке грохот снесенных спецсредством-кувалдой ворот.
И — орава громил в форменных комбинезонах, всыпавшихся внутрь цеха-склада-студии, мгновенное рассредоточение по щелям, по углам.
И — профессионально-пугающий рев, выработанный долгими уроками по дисциплине «речевая подготовка».
— Лежать!!! Сидеть!!! Стоять!!! Это ФБР!!!
Да, ФБР. Группа захвата.
Знает свое дело группа захвата — субъект на продавленном топчане моментально захвачен, схвачен, обездвижен. Мо-лод-цы!
А теперь, молодцы, посторонитесь, пропустите к задержанному высокое руководство. Оно, руководство, в количестве — два. Стар и млад — важные чины. Не в комби-незонной униформе, в цивильных костюмах и плащах. Есть время физического давления, и есть время давления умственного. Для умственного давления надобно непосредственное руководство. И вот оно здесь.
— Сэр! Мистер Патерсон! Мы взяли его!
— Вижу. Молодцы! Ну-ка, пропустите… Джордж Магулия?! Вы имеете право хранить молчание, вы имеете право на адвоката…
Цап!
А вот на это вы не имеете право, Джордж Магу лия. Пожилой-то представительный чин успел отпрянуть. А молодой — даром что молодой, — оплошал.
— Аи!!! Он укусил меня! Пес смердя-чий! Укусил!
— Черт побери, держите его крепче!
— Да держим, держим! Но кто ж знал, что он такой! Бешеный!
— В машину его! Быстро!
— Пшёл, пшёл, ублюдок! Ножками-ножками!
— Цинци, ты как? Живой?
— Живой, живой! Но до крови прокусил, пёс смердячий!
— К доктору, Цин, к доктору! Ранение при исполнении! Мистер Патерсон, прикажите ему, чтобы он — к доктору. И полсотни уколов в зад — от бешенства! Гага-га!
— Ну-ка! Поспокойней! Разрезвились, понимаешь! В машину! Все в машину!
— Есть, сэр! Так точно, сэр!
И все они, вместе с повязанным кусачим ублюдком, вместе с покусанным молодым чином, — в машину.
А пожилой представительный чин еще тут пока побудет, осмотрится окрест…
Окрест же — зловещий полусумрак, в перспективе переходящий в сумрак, а там и в полный мрак. Но кое-что, кое-что рассмотреть — вполне-вполне.
— О, господи! — нутряной выдох-полушепот.
Лучше бы не рассматривать! На стульях, на этюднике, у стен, у окон — сплошь рисунки угольным карандашом на ватмане. И это сплошь — морды зверские, пренеприятные, крылатые. Химеры! Горгульи! Разнообразные в своем уродстве. И в своем уродстве одинаковые. Не счесть личин у Князя Тьмы. Тем более во тьме.
Читать дальше