Григорий Андреев: Шаманский гвоздь

— Сегодня я расскажу вам историю про гвоздь, — начал Стас, усевшись на своих низких нарах, которые мы сами сколотили себе из тонких стволов.

— Про гвоздь? — изумились мы совершенно заинтригованные началом.

— Ладно, слушайте, — махнул он рукой и после короткого и в меру пафосного вступления о том, что все рассказываемое есть чистая правда, начал повествование…

Где это было, и как его звали, не важно, поэтому назовем его просто «Дембель» — человек, отдавший стране все долги и отпущенный ею в гражданскую жизнь. «До свиданья, кусок — мой окончился срок» — так пел он на вокзале вместе с остальными, словно речь шла о тюремном сроке, радуясь долгожданной воле. Семьсот пятьдесят восемь долгих дней не было его в родных местах и вот она — родная Якутия. Родина с ее привычной погодой и пейзажем, родной речью, знакомыми лицами и свободой. Два года назад крылья самолета унесли его на Восток в сырое и холодное Приморье, где минус десять заставляли как курорт вспоминать сухой и ровный якутский мороз. Там пронизывающий ветер, казалось, сдирал мясо с костей, а от гнилой сырости воздуха по телу высыпали цепочки гнойных нарывов.

Их командир, получивший кликуху «стальные уши» в любую погоду стоял на плацу, не опуская ушей цигейковой шапки, и лишь посмеивался над мерзнущими северянами.

Два года назад он был бесплотным духом, не знавшим жизни и сохранявшим веру в иллюзии. Сейчас у него не было ни веры, ни иллюзий и его собственный дух был тверд как сбитые в мозоли костяшки кулаков. Два года подряд его вываривало и крутило в котле, именуемом советской армией, и выбросило на поверхность живым. Драки кость в кость, когда либо ты, либо тебя, часы караулов, километры маршей — все это он оставил позади и чувствовал, что сам черт ему не брат. Он вернулся и имел право как равный смотреть на тех, кто прошел этот путь до него, свысока взирая на тех, кто не прошел через это. Теперь он был дембелем и считал, что это звучит гордо.

Прежде чем вернуться в родное село, он три дня зависал в городе у армейского приятеля. По истечении этих хмельных и разгульных дней, когда только чудо помогло им избегнуть прописки в «обезьяннике» и визита в КВД, друг посадил его на автобус и даже успел несколько раз махнуть рукой удаляющейся от автовокзала красной туше экспресса.

Парень ехал домой. Ехал в места, которые не видел больше двух лет. Его мутило в такт качкам трясущегося на разбитом асфальте автобуса. За окнами мелькал ельник, тянулись мохнатые сопки, и серая лента, наматываясь на колеса, вела его к дому. После райцентра, в который он прибыл основательно вымотанным, ему пришлось еще долго искать попутку до родного села.

Возвращение старшего сына в семье отметили на славу. Перебравший дембель шарахался по селу, задирая всех и пуская в ход кулаки. Когда он проходил мимо группы стариков, стоявших возле одного из домов, один из них попытался его одернуть.

Хмель, помноженный на ярость, ударил ему в голову. Будь он потрезвее, или пройди после его возвращения чуть больше времени, возможно, он бы вел себя иначе. Два года назад он не стал бы дерзить старикам, за спиной у которых были годы войны, по сравнению с которыми его «подвиги» не стоили ничего. Но чувство собственной крутости не давало успокоиться.

— Сынок, не трудно обидеть старого человека, но разве докажешь ты этим свою смелость. Что толку хвастаться победой над немощным старцем, — обратился к нему старик. Этот был моложе прочих, и его призвали уже на исходе войны. На фронте он пробыл несколько месяцев, но это были месяцы непрерывных боев. Он штурмовал защищаемые японскими смертниками укрепрайоны, входил в неприступные бункеры, полы которых на полметра были засыпаны стреляными гильзами. Смелость всегда сочеталась у него с осмотрительностью, и в июле 1945 это спасло ему жизнь.

Когда они вдвоем с однополчанином Павлом Хвылей ворвались в блиндаж, в углу стоял изможденный, сухощавый японец. Видимо у того кончились патроны, так как увидев ворвавшихся он не выстрелил, а отшвырнул «Арисаку» [3] Арисака — японская винтовка калибра 7,7 мм состояла на вооружении с 1939 года. Винтовки более ранних образцов имели калибр 6,5 мм. в сторону. Японец поднял руки, но на сдачу в плен его движение похоже не было. Он скорее приглашал противников к рукопашной схватке.

Двухметровый хохол рукой-лопатой отодвинул в сторону низкорослого якута.

— А-ну, пусты, яж його прышибу. — Центнеровое тело украинца метнулось вперед, грозя разнести противника пудовыми кулаками. Японец был ниже на голову и легче своего противника минимум в два раза. Казалось, шансов у него не было. Громила подлетел к мелкому азиату и вдруг нарвался на страшной силы удар ногой, заставивший его затылком достать собственные пятки. Японец как сжатая пружина развернулся к новому противнику, но драться с якутом ему не пришлось. Потомственный охотник даже не вскинул карабин к плечу, выстрелив от бедра. Потом он узнал, что в госпитале самоуверенного украинца долго учили ходить заново.