Он совершенно забывает про висящие у него на поясе три пистолета: два 30-го и один 45-го калибра. Он забывает о своей психологии. Он даже забывает про свою работу полицейского. Вместо всего этого у него в голове сидит фраза, произнесенная сегодня утром в парикмахерской Кенни Франклином: «Может быть, шкура — нечто вроде маскарадного костюма, который натягивает на себя убийца. Разумеется, с соответствующей маской и всем остальным».
И в тот момент, когда оборотень протягивает руки к горлу Нири, тот вцепляется обеими руками в морду зверя, погрузив пальцы в шершавую, жесткую шерсть, и изо всех сил дергает на себя с безумной надеждой, что ему удастся сорвать маску и увидеть лицо преступника. Вот-вот, думает он, раздастся резкий хлопок лопнувшей резинки и треск отдираемого от лица пластика.
Но ничего не происходит, ничего, кроме того, что зверь издает рев, в котором звучат гнев и боль. Он замахивается на констебля когтистой рукой — да, теперь Нири видит, что это — рука, хотя и весьма уродливой формы ( рука , мальчик был прав), — и с легкостью глубоко рассекает горло жертвы. Кровь фонтаном бьет из раны, заливая уже не только сиденья, но и ветровое стекло и приборную доску.
Она капает и на откупоренную бутылку пива, зажатую между ног констебля.
Второй рукой оборотень хватается за свежеподстриженные волосы Нири и вытаскивает его туловище наполовину из кабины «Форда». Раздается торжествующий вой, и зверь утыкается то ли мордой, то ли лицом в шею констебля. Пока он насыщается свежей кровью, пиво из опрокинутой бутылки потихоньку вытекает на пол и образует дымящуюся лужицу между педалями тормозов и сцепления.
Вот вам и психология.
Вот вам и хорошая работа полиции.
Проходит месяц, и вновь наступает полнолуние. Испуганные небывалой для этого времени года жарой жители Таркерс Миллс с нетерпением ждут ее спада, однако похолодание явно задерживается. В бескрайнем мире, начинающемся сразу же за городскими окраинами, завершаются бейсбольные чемпионаты в различных дивизионах, наступает пора выставочных матчей у футболистов. Жизнерадостный старикан Виллард Скотт, сидя в баре «Канадиен Рокиз», во всеуслышание объявляет, что двадцать первого сентября улицу города покроет слой снега толщиной в целый фут. Пока, однако, в уголке земного шара, называемом Таркерс Миллс, продолжается лето. Днем столбик термометра не опускается ниже восьмидесяти по Фаренгейту. Занятия в школах начались три недели назад, но ребята сидят на них безо особой радости, и в душных классах стоит несмолкающий гул. Супруги по всему городу ссорятся и бранятся без всякой на то причины. На бензоколонке О’Нейла, что на Таун-роуд, у выезда на дорогу какой-то турист грубо выговаривает Паки О’Нейлу по поводу слишком высоких цен на бензин. Тот вместо ответа, тыкает приезжему в лицо насадкой на шланге, после чего бедняга родом из Нью-Джерси нуждается по крайней мере в четырех швах на верхней губе. Он уезжает, злобно бормоча себе под нос, что не оставит это дело так и что он подаст жалобу в суд.
— Не понимаю, чем он так недоволен? — мрачно замечает Паки, сидя вечером того же дня за столиком в пивной. — Ведь я ударил его только вполсилы. Если б я ударил со всей силы, ему б теперь нечем было бы жевать.
— Конечно, — спешит согласиться Билли Робертсон, опасаясь, как бы Паки не попробовал свои силы на нем, в случае если он станет возражать. — Как ты насчет еще одной кружки пива, Пак?
— Давай, — отвечает Паки.
Жена Милта Штурмфеллера оказывается в больнице, после того как ее машина для мытья посуды оставляет несмытым кусочек яйца, прилипший к тарелке, которую она подсунула ему за ланчем. Милт бросает короткий взгляд на маленькое желтое пятнышко и, не говоря ни слова, бьет ее по лицу со страшной силой. Паки О’Нейл сказал бы в таком случае, что Милт ударил жену со всей силы.
— Вонючая, грязная шлюха, — произносит он, стоя над телом Донны Ли, распростертым на полу кухни. У нее течет кровь из сломанного носа и разбитого затылка. — Тебе следовало бы поучиться мыть посуду у моей матери, не имевшей, кстати говоря, никаких машин. Что там с тобой еще стряслось? — Позднее Милт заявит доктору в Портлендской центральной больнице, что Донна Ли просто оступилась и упала с лестницы. Его жена, забитая и покорная после девяти лет супружеской жизни, подтвердит слова мужа.
Читать дальше