Составитель Сергей Чекмаев: Зомби в СССР. Контрольный выстрел в голову

Страшный же труп лежал на других носилках, в темном углу. То был удавленник со всеми признаками трупной эмфиземы – образовавшиеся при гниении газы уже пропитали подкожную клетчатку и раздули ее до неприличия, особенно лицо и губы. Рожа темно–синего цвета более всего напоминала ожиревшего негра, хотя это был обыкновенный кочегар банно–прачечного комбината, спьяну повесившийся у себя в комнатушке и провисевший там неделю с лишним.

Как видно из всего этого, занятий судмедэксперту предстояло весьма много, что, впрочем, нисколько не волновало местного патологоанатома Обуваева.

На самом деле Обуваев работал стоматологом, но за отсутствием отдельной единицы совмещал две важных должности, закончив специальные курсы при областной больнице. Иметь дело с покойниками Обуваеву нравилось даже больше – в отличие от страдающих зубами, покойники не орали, не дергались, не обещали прийти завтра. Лежали себе и в самом крайнем случае позволяли случайно дернуть рукой или ногой. Посмертный рефлекс.

Сейчас на прозекторском столе перед Обуваевым лежал совсем уж приятный для работы материал – младенец, преставившийся сразу после родов. Вскрывать его было не сложнее, чем, скажем, курицу. То ли дело взрослый мужик, которому ребра хрящевым ножом так просто не порежешь, или тетка весом под сто восемьдесят кило, где сквозь желтый плотный жир до органов нужно добираться, как до Москвы пешкодрапом.

Ласково похлопав усоплого младенца по попке, Обуваев поднял его за ногу и повертел в воздухе, осматривая и бормоча себе под нос строки конспекта:

– …Вскрытие следует начинать с тщательного осмотра трупа, фиксируя отклонения в строении тела, конфигурации головки, состояние родовой опухоли, кожи, слизистых оболочек, полости рта и анального отверстия, определяя признаки доношенности, недоношенности и переношенности…

Холодная нога выскользнула из руки в резиновой перчатке, и трупик грохнулся на стол. От вибрации на кафель полетели, громко бренча, анатомические кишечные ножницы.

– Карандух чертов! – озлился на младенца Обуваев. Он уложил его поудобнее и взял скальпель, чтобы сделать традиционный первый разрез от шеи до лонного сращения, но в этот момент позади что–то неприятно зашебуршилось.

Обуваев оглянулся. Оба покойника – и придавленный, и удавленный – тихонько лежали, как им и полагалось. Возможно, в морг пробралась крыса – их морили всеми возможными способами, но периодически с воли приходили новые, и порой подготовленный к выдаче родственникам мертвец неожиданно лишался, к примеру, уха, после чего в авральном режиме приходилось восстанавливать статус–кво. Однажды уважаемому человеку отъели нос прямо перед тем, как подогнали грузовик. Обуваев выкрутился – одолжил нос у лежавшего рядом второстепенного покойника, замазал, чем мог, швы, – слава богу, сошло с рук.

– У–у, сука, – проворчал Обуваев в надежде, что крыса его слышит и уберется восвояси.

Прислушался. В морге было тихо, лишь капала вода из крана и наверху еле различимо о чем–то бухтели посетители окулиста и отоларинголога.

– То–то, – удовлетворенно сказал Обуваев, взял половчее скальпель и сделал разрез.

В этот момент младенец открыл белесые глаза и еле слышно запищал.

* * *

Кладбищенская смотрительница Мария Лукьяновна прямо на кладбище и жила. Нет, разумеется, она не спала на могилке, укрывшись истлевшим саваном, – у Марии Лукьяновны на территории кладбища, уже за древней стеной из красного кирпича, имелся дом с огородиком. Обязанностей у смотрительницы было, прямо сказать, негусто – иногда дорожки подмести, да и то перед Пасхой в основном; еще за могилкой поухаживать, если кто попросит за особую плату. Зимой была совсем благодать – какой же дурак пойдет зимой на кладбище?

Вот и сейчас Мария Лукьяновна неторопливо шла к памятнику супругам Потаповым. Сын почивших супругов жил в областном центре, приезжал нечасто, но за памятником из красивого черного мрамора наказал присматривать, потому что на старых липах посреди кладбища в изобилии жили грачи. Мерзкие птицы, у которых ничего святого, гадили на могилки, и Мария Лукьяновна периодически вытирала с потаповского черного мрамора грачиное дерьмо.

– Эх, ширится–растет, – сказала сама себе Мария Лукьяновна, оглядывая два ряда свежих могилок. В самом деле, горожане мерли, могилки опасно приближались к стенам, и все шло к тому, что скоро кладбище заполнится до отказа. Поговаривали, что в этом случае новое собирались открыть на старом еврейском, где никого не хоронили аж с довоенных времен. Могильщики–похоронщики потирали руки в предвкушении: как известно, богатый народ евреи хоронили своих в золоте и бриллиантах.