Говард Лавкрафт: Зеленый луг

Я пребывал в полном одиночестве на довольно узкой полоске земли. По одну сторону от меня, там, где кончался оглаживаемый ветром ковер зелени, виднелось море, с ярко-голубой и довольно-таки неспокойной поверхности которого вздымались исполненные сладкого дурмана испарения. Столь плотна и осязаема была эта дымка, что я поневоле усомнился в существовании границы между морем и небом — тем более, что последнее было таким же ярко-голубым. По другую сторону маячила темная масса древнего, как само море, леса, безгранично простиравшегося вглубь материка. Под его огромными, невероятно разросшимися кронами царил вечный сумрак, а непроницаемый частокол гигантских стволов был окрашен в зловещий зеленый цвет, который каким-то странным образом гармонировал с зеленью узкой полоски травы, на которой я стоял. На некотором расстоянии от меня черный лесной массив как бы выпускал из себя рукава и выходил к самой воде, так что та часть берега, на которой я находился, была скорее пятачком, чем полосой. Вечное наступление деревьев было столь неумолимым, что, казалось, им не может помешать даже море — во всяком случае, я отчетливо разглядел несколько стволов, стоявших непосредственно в воде.

Вокруг меня не было ни одного живого существа — ни даже признака того, что кроме меня здесь вообще имеются живые существа. Все, что имелось, было море, лес и небо, и все это простиралось в бесконечные области, недоступные моему воображению. В довершение всего мой слух не мог уловить ни единого звука, кроме глухого шума качающегося под ветром леса и плеска океанских волн.

Внезапно по всему моему телу пробежала дрожь: я не представлял себе, каким образом попал сюда, я не помнил ни своего имени, ни всего того, что было с ним когда-то связано, но почему-то был уверен в том, что непременно сойду с ума, стоит мне хотя бы смутно припоминать вещи, которым учился, о которых мечтал и к которым так безудержно стремился в какой-то другой, теперь уже очень далекой жизни. Я вспоминал долгие ночные часы, которые потратил на любование небесными россыпями звезд, а с ними — и проклятия, которые посылал бессмертным богам за то, что моя душа слишком сильно привязана к телу и не может свободно парить в бескрайних космических безднах. Я вспомнил свои нечестивые подражания древним обрядам и поиски новых тайн, разбросанные по страницам демокритовских папирусов, — но с возвращением памяти вернулся и прежний ужас, ибо я осознавал свое полнейшее и ужасающее одиночество. Одиночество, в то же самое время исполненное смутными, едва ощутимыми предчувствиями чего-то такого, что я никогда в жизни не пожелал бы ни видеть, ни даже собственно предчувствовать. В скрипе покачивающихся на ветру зеленых сучьев мне слышались неуемная ненависть и сатанинское злорадство. Иногда мне казалось, что эти звуки являются ответными репликами в разговоре леса с населяющими его невообразимыми тварями, скрывающимися от моих глаз (но не от моего внутреннего взора!) за чешуйчатыми зелеными стволами огромных деревьев. Самым гнетущим моим чувством было ощущение зловещей чужеродности моего окружения. Хотя я и видел вокруг себя вполне реальные объекты с вполне реальными именами — деревья, трава, море и небо, — я был уверен, что они относятся ко мне отнюдь не так, как те деревья, трава, море и небо, что окружали меня в моей прежней и почти забытой жизни. Я не могу сказать, в чем заключалась разница, но уже одно то, что она существовала, почти сводило меня с ума.

А затем в том самом месте, где только что не было ничего, кроме океана, я увидел Зеленый Луг. Он был отделен от меня широкой полоской бурлящей голубой воды, по которой проходили украшенные пенистыми гребнями волны, но, несмотря на это, казался очень близким. Иногда я испуганно оглядывался на громоздившиеся у меня за спиной деревья, но большую часть времени мой взгляд притягивал к себе Зеленый Луг.

Как раз в тот момент, когда я пристально наблюдал за этим необычным куском суши, я вдруг впервые почувствовал движение земли у меня под ногами. Сначала по ней пробежала взволнованная дрожь, заставившая меня подумать о преднамеренности всего происходящего, а потом участок берега, на котором я стоял, отделился и медленно поплыл прочь, как будто уносимый подводным течением неодолимой силы. Я окаменел от безмерного ужаса и удивления, вызванного столь беспрецедентным явлением, и пребывал в этом состоянии до тех пор, пока между моим островом и темной массой деревьев не засверкала ярко-голубая полоса воды. Затем, все еще несколько очумелый, я сел на траву и снова принялся глядеть на окруженный солнечными бликами Зеленый Луг. Тем временем с лесом и населявшими его гипотетическими чудовищами, оставшимися теперь далеко у меня за спиной, происходили явные перемены, и перемены эти не сулили мне ничего хорошего. Я знал об этом, даже не поворачивая к ним головы, ибо, чем больше я находился в этом новом для меня мире, тем меньше зависел от пяти человеческих чувств, служивших мне некогда единственной опорой. Я знал, что чешуйчатые стволы источали в моем направлении почти осязаемые сгустки ненависти, но это ничуть не беспокоило меня, ибо мой маленький островок успел к тому времени уплыть далеко от берега.