Говард Лавкрафт: Лунное болото

Разбудил меня, должно быть, все тот же резкий свист, но едва открыв глаза, я сразу же потерял способность к чему-либо прислушиваться. Я лежал спиною к выходившему на топи восточному окну; по всем законам логики в тот момент в него должна была заглядывать ущербная луна и бросать свои блики на противоположную стену но то, что я увидел, не было бледным светом луны. Сквозь небольшое окно в комнату врывался невероятно мощный поток неестественного ярко-красного сияния, заставлявшего все окружающие предметы сверкать каким-то неземным блеском. Мои дальнейшие действия могут показаться странными, но только в детских сказках герой всегда совершает решительные и правильные поступки. Я же, вместо того, чтобы выглянуть из окна и посмотреть на болото, откуда исходило необычайное свечение, старательно отводил от него взгляд и, объятый ужасом, неловко натягивал на себя одежду, лихорадочно перебирая в уме возможные способы бегства. Помню, как схватил револьвер и шляпу, но тут же засунул их куда-то, не успев ни воспользоваться оружием, ни покрыть головы. Но в конце концов невероятное алое свечение настолько зачаровало меня, что, преодолевая страх, я подкрался к восточному окну и выглянул наружу; совершенно точно помню, что в эту минуту в стенах замка и над деревней разносился безумный и настойчивый свист флейт.

Из древних развалин на далеком островке, подобно раскаленной лаве, растекался над болотом сияющий поток зловещего пурпурно света. Не берусь описать вид самих развалин, ибо некоторое время я, должно быть, пребывал в умопомешательстве: руины представились мне восставшими в своем былом величии и совершенстве. Гордое и прекрасное, каким оно было в незапамятные времена, стояло вдали великолепное здание в окружении стройных колонн, и сверкаюший мрамор крыши разрезал небо подобно навершию древнего храма на высокой горе. Неумолчно пели флейты, барабаны отбивали ритм, а я, пораженный и испуганный, не мог оторвать глаз от темных фигур безумно кривлявшихся посреди мрамора и блеска огней. Впечатление было потрясающее, немыслимое, и я мог бы до бесконечности стоять так, глядя во все глаза, если бы вдруг где-то слева от меня не раздался самый настоящий взрыв музыки. Дрожа от страха, странным образом смешанного с восторгом, я пересек свою круглую комнату и подошел к северному окну, из которого открывался вид на деревню и луга по кромке болота. Глаза мои снова округлились от удивления, словно до того момента я видел только самые обычные вещи: по залитому жутким багровым светом лугу двигалась длинная процессия странных существ, извивавшихся, как в самом кошмарном сне.

То скользя по земле, то паря в воздухе, одетые в белое духи болот медленно возвращались домой к незыблимым топям и развалинам на островке; их силуэты образовывали какие-то странные переплетения, похожие на фигуры древних ритуальных плясок. Полупрозрачными руками размахивали они в такт ужасной мелодии невидимых флейт, увлекая к болоту толпу батраков, неуверенно шагавших за ними со скотской, слепой, бессмысленной покорностью, словно их толкала вперед невидимая, но властная злая сила. Когда нимфы уже приближались к трясине, из дверей замка под моим окном вышла еще одна кучка спотыкавшихся, покачивавшихся, как в хмелю, людей; они наощупь пересекли двор и влились в основную толпу на лугу. Несмотря на значительное расстояние, я сразу же узнал в маленькой группке, присоединившейся к толпе, выписанную с севера прислугу; особенно выделялась среди остальных уродливая, нескладная фигура повара. Его черты и движения, ранее вызывающие у окружающих только смех, казались теперь исполненными глубокого трагизма. Флейты продолжали свою страшную песнь, а с развалин на острове снова послышался барабанный бой. Не нарушая молчания, нимфы грациозно скользнули в болото и растаяли в нем одна за другой. Ковылявшие за ними люди не были столь уверены в своих движениях: они неловко плюхались в трясину и исчезали в водоворотах зловонных пузырьков, едва видных в багровом свете. И как только последний из несчастных а им оказался толстяк повар дотащился до берега и грузно повалился в болотную жижу, флейы и барабаны смолкли, призывные красные лучи погасли, и обреченная деревня осталась лежать в запустении, освещенная тусклым светом ущербной луны.

Я был раздавлен всем случившимся. Что это? Сошел ли я с ума или все еще находился в здравом рассудке? Сон это или явь? Меня спасло лишь милосердное оцепенение, в котором я пребывал все это время. Пусть это покажется смешным, но в тот момент я исступленно молился всем богам, каких только помнил из школьного курса классической мифологии Артемиде, Латоне, Деметре, Персефоне и Плутону. Самые дикие предрассудки ожили во мне. Я понял, что стал свидетелем гибели целой деревни, и теперь в огромном пустом замке остались только мы с Денисом Барри, чьи дерзость и упрямство и обрекли окружающих на страшную смерть. Как только я подумал о нем, новый приступ отчаянного ужаса овладел мною, и, лишившись последних сил, я упал там, где стоял. Это был не обморок, но полное физическое истощение. Через некоторое время я почувствовал порыв ледяного ветра из восточного окна и услышал душераздирающие крики, что неслись откуда-то с нижних этажей замка. Скоро эти вопли достигли такой неописуемой силы и пронзительности, что от одного воспоминания о них я и теперь почти лишаюсь чувств. Однако я совершенно точно могу сказать, что голос, столь отчаянно вопивший в тишине, принадлежал моему несчастному другу.