Говард Лавкрафт - Ужас в музее

— Уза-и'эй! — выл безумный. -И'каа хаа — бхо-ии, Ран-Тегот-Ктулху фхтагн — Эй! Эй! Эй! Эй! — Ран-Тегот, Ран-Тегот, Ран-Тегот!

Крепко связанное безумное существо, извиваясь, продолжало ползти все дальше по захламленному полу, добралось наконец до двери с висячим замком и принялось с грохотом биться об нее головой. Джонса, измученного предыдущей схваткой, просто пугала необходимость снова заняться пленником. Уже примененные им насильственные меры и без того изнурили его нервы, он чувствовал, что малодушие, охватившее его во мраке, снова подступает к нему. Все относящееся к Роджерсу и его музею мучительно напоминало об адских черных безднах, скрытых под поверхностью обычной жизни! Было невыносимо вспоминать о восковом шедевре безумного гения, таящемся сейчас совсем рядом во мраке за тяжелой, запертой на висячий замок дверью.

Но тут произошло нечто ужасное, отозвавшееся трепетом во всем позвоночнике Джонса и побудившее каждый его волосок — вплоть до мельчайших завитков на запястьях — подняться дыбом от смутного, не подлежавшего определению страха. Роджерс вдруг перестал визжать и биться головой о жесткую дверь, он успокоился и сел, склонив голову набок, как бы внимательно прислушиваясь к чему-то. По лицу его разлилась улыбка дьявольского торжества, он снова начал рассуждать разумно — на этот раз хриплым шепотом, зловещим образом контрастирующим с недавним громовым рычанием.

— Слушай, олух! Слушай внимательно! Оно услышало меня и теперь идет сюда. Ты ведь почуял плеск воды, когда Оно вышло из бассейна — его я устроил в конце подземного хода? Я сделал его очень глубоким, чтобы Ему было удобно и хорошо. Ведь Оно — амфибия, ты ведь видел жабры на фотографии. Оно пришло на землю из свинцово-серого Йугготха — там, под теплым глубоководным океаном еще существуют древние города. Ему трудно распрямиться в моем бассейне во весь рост — Оно ведь слишком высоко и должно сидеть или стоять пригнувшись. Верни мне ключи, мы должны выпустить Его и преклонить перед Ним колени. А потом мы с тобой выйдем наружу и отыщем собаку или кота — или, может быть, заблудшего пьяницу, — чтобы предложить Ему в жертву, в которой он нуждается...

Нет, не слова, произносимые свихнувшимся фантазером так поразили Джонса, но сам тон его речи. Безоглядная, безрассудная доверительность и искренность безумного этого шепота с заразительной силой проникали в самую душу. Ведь воображение, подталкиваемое столь неотразимым стимулом, могло и в самом деле усмотреть реальную угрозу в дьявольской восковой фигуре, невидимо затаившейся за тяжелой дверью. Уставившись на нее в дьявольской зачарованности, Джонс заметил на ней несколько неотчетливых трещин, хотя с наружной стороны не видно было никаких следов попыток взломать ее. Он пытался представить себе размеры помещения, находившегося за ней и сообразить — могла ли там расположиться восковая фигура. Идея маньяка об устройстве бассейна и подземного хода к нему была столь же изощренной, как и все прочие его измышления.

В следующий момент у него перехватило дыхание. Кожаный ремень, прихваченный им с целью еще больше ограничить свободу пленника, выпал из его ослабевших рук, и дрожь сотрясла все его тело с головы до ног. Ведь он давно предугадал ужасное место, которое лишило рассудка Роджерса — и вот теперь он стал сумасшедшим. Он спятил с ума, потому что вместил в себя галлюцинации куда более ужасные, чем все, что он пережил за эту ночь. Безумец требовал от него услышать плесканье мифического монстра в бассейне за дверью — но ведь, помоги Боже, он и в самом деле слышал теперь его.

Роджерс уловил спазм испуга, прокатившийся по лицу и телу Джонса, а затем обратившийся в неподвижную маску ужаса. Он торжествующе захихикал.

— А, наконец-то, олух, ты веришь! Наконец ты все понял. Ты слышишь Его и Оно идет сюда! Отдай мне ключи, глупец — мы должны поклониться и услужить Ему.

Но Джонс уже не был способен внимать никаким человеческим словам — ни безумным, ни разумным. Паралич ужаса вверг его в состояние столбняка и полупотери сознания, в помертвевшем его мозгу проносились фантасмагорические образы. Там слышался плеск. Там слышались тяжкие шаги, словно бы чьи-то огромные мокрые стопы шлепали по твердой поверхности пола. Что-то явственно приближалось. В ноздри Джонса, сквозь трещины в этой кошмарной дощатой двери, била ужасная животная вонь, похожая, и все же непохожая на ту, что исходит от клеток в зоологическом парке.