Говард Лавкрафт: Скиталец тьмы

Осмотрительные дознаватели едва ли рискнут подвергнуть сомнению общепризнанное мнение, что причиной смерти Роберта Блейка стала молния или сильное нервное потрясение, вызванное электрическим разрядом. Верно, что окно, у которого он стоял, осталось целым, однако природа не раз демонстрировала нам свою способность к необычайным феноменам. Выражение же его лица могло быть обусловлено неким рефлекторным сокращением лице-вьк мышц, причина коего могла и не иметь ни малейшего отношения к им увиденному, а вот иные записи в его дневнике, бесспор-ио, явились плодом его фантастических вымыслов, рожденных под Сиянием местных суеверий и древностей, которые он обнаружил. Что же касается паранормальных явлений в заброшенной церкви на Федерал-Хилле, то проницательный аналитик без труда отметит их связь с шарлатанством, сознательным или невольным, к коему Блейк имел тайное касательство.

Ведь, в конце концов, несчастный был писателем и живописцем, всецело посвятившим себя области мифов, сновидений кошмаров и суеверий и в своих штудиях выказавшим сильную склонность к необычным сценам и эффектам. Его прежний приезд в этот город с визитом к странному старику, так же, как и он сам, глубоко интересующемуся оккультной и запретной мудростью, имел своим следствием смерть в языках пламени, и, должно быть, он вновь прибыл сюда из родного Милуоки, подчинись некоему мрачному инстинкту. Возможно, ему были известны некие предания, вопреки его утверждениям об обратном, о чем свидетельствуют дневниковые записи, а его гибель, вероятно, убила в зародыше некую грандиозную мистификацию, приуготовленную обрести литературное воплощение.

Среди тех, однако, кто изучал и сопоставлял данные обстоятельства, остаются немногие упрямцы, отдающие предпочтение гипотезам менее рациональным и менее отвечающим здравому смыслу. Они склонны трактовать многие пассажи дневника Блейка в буквальном смысле и многозначительно указывают на некоторые факты, такие как несомненную подлинность старинных церковных книг, достоверное существование до 1877 года одиозной еретической секты адептов Звездной Мудрости , как и задокументированное исчезновение в 1893 году чересчур дотошного репортера по имени Эдвин М. Лиллибридж и самое главное выражение чудовищного, неописуемого ужаса на лице молодого журналиста в момент его смерти. Именно один из немногих упрямцев, будучи склонным к фанатическим крайностям, выбросил в воды залива тот самый камень причудливой огранки вместе со странно изукрашенным металлическим ларцом, обнаруженным в шпиле старой церкви в черном шпиле без окон, а вовсе не в башне, где, как указывалось в дневнике Блейка, изначально хранились эти предметы. Сей ученый муж знаменитый врач, имевший склонность к мистическим преданиям, чьи поступки вызывали большей частью общественное порицание, как прямо, так и косвенно уверял, будто избавил землю от чего-то чрезвычайно опасного, что не должно было долее на ней пребывать.

Из двух этих мнений читатель должен сам выбрать для себя то, которое ему больше по душе. В газетах факты были освещены с позиций скептиков, однако противоположный лагерь может сослаться на сохранившийся рисунок того, что увидел Роберт Блейк, или того, что ему показалось, будто он увидел, или что он себе вообразил. Теперь же, изучив его дневник более внимательно, бесстрастно и без спешки, можно восстановить всю цепь мрачных событий, с точки зрения их основного участника.

Молодой Блейк вернулся в Провиденс зимой 1834 1835 годов и обосновался на верхнем этаже старинного особняка, стоящего посреди зеленой лужайки неподалеку от Колледж-стрит на гребне большого холма в восточной части города близ Браунского университета, как раз позади мраморного здания библиотеки Джона Хея. Это было чудесное уютное жилище в самом сердце небольшого садового оазиса, изобилующего приметами сельской старины, где в солнечный день дружелюбные исполинские коты лениво грелись на крыше амбара. Он поселился в квадратном доме в георгианском стиле с прозрачной крышей, с классической дверью, обрамленной изумительными резными косяками, с окнами, сложенными из множества стеклянных квадратиков, и иными приметами зодчества начала девятнадцатого века. Внутри были большие комнаты, разделявшиеся дверьми о шести панелях, настланный широкими досками пол, изогнутая лестница колониальной поры, белые камины периода Арама, к тому же имелось еще несколько задних комнат, расположенных на три ступеньки ниже основного уровня.