Август Дерлет - Маска Ктулху

Второе происшествие оказалось несколько более тревожным, хоть и оно несло на себе отпечаток обычных историй о домах с привидениями. Ночью, пока в гостиной еще лежало тело Амоса Таттла, мы с его племянником то и дело слышали какие-то шаги. Но вот в чем странность: они вовсе не походили на шаги человека, находящегося в пределах дома. Так могло перемещаться лишь какое-то существо размерами намного больше, нежели человек способен себе представить, — ходило оно будто бы в неизмеримой глубине под землей , и оттуда шаги его дрожью отдавались в доме. Причем я говорю о шагах единственно из неспособности точнее описать эти звуки, ибо они менее всего напоминали топот. Нет, они хлюпали губкой и чавкали, как желе; у нас, слышавших эти шаги, создалось впечатление передвигавшейся где-то внизу чудовищной массы, следствием чего было сотрясение земной поверхности. И более ничего, а вскоре и они затихли, что достаточно знаменательно — на заре того самого дня, когда тело Амоса Таттла вынесли из дома (на двое суток раньше, чем мы рассчитывали). Звуки же мы отнесли на счет проседания почвы где-то дальше по берегу и не придали им большого значения, а последнее происшествие перед тем, как Пол Таттл стал полноправным владельцем старого дома на Эйлсбери-роуд, и вовсе заставило о них позабыть.

Упомянутое происшествие потрясло нас больше прочего, и из троих людей, о нем знавших, только я до сих пор жив. Доктор Спрейг скончался ровно через месяц, день в день, а ведь тогда он бросил всего один взгляд и сказал:

— Хороните сейчас же!

Так мы и поступили, ибо изменения в теле Амоса Таттла были немыслимо отвратительны — особенно от того, на что они собою намекали. Ибо тело не подверглось никакому видимому тлению, но постепенно видоизменилось совершенно иначе — сначала покрылось некими зловещими переливами, затем потемнело и цветом сравнялось с эбеновым деревом, а кожа на отекших руках и лице трупа проросла мельчайшими чешуйками. Подобным же манером менялась и форма головы: казалось, череп удлиняется и принимает некое любопытное сходство с рыбьим; все это сопровождалось слабым выделением вязкого рыбьего запаха из гроба. Перемены эти не были игрой нашего воображения — это поразительным образом подтвердилось, когда со временем тело обнаружили там, куда его доставил злокачественный посмертный насельник; и там тело это, поддавшееся наконец совсем иному разложению, вместе со мной увидели и другие — узрели эти жуткие перемены, которые много о чем могли бы поведать им, благословенно не ведавшим о произошедшем. Но в те часы, когда Амос Таттл еще лежал в своем старом доме, у нас не возникло ни малейшего подозрения о том, что грядет; мы лишь поспешно закрыли гроб и еще поспешнее отвезли его в оплетенный плющом семейный склеп Таттлов на Аркхемском кладбище.

Пол Таттл в ту пору уже приближался к пятидесяти годам, но, как и многие мужчины его поколения, лицо и фигуру имел, как у двадцатилетнего юноши. Возраст его выдавали только легкие мазки седины в усах и на висках. То был высокий темноволосый человек, полноватый, с честными голубыми глазами, которым годы ученых занятий не навязали необходимости очков. Он явно разбирался в юриспруденции, поскольку быстро поставил меня в известность, что если я как душеприказчик его дядюшки не буду расположен оставить без внимания тот пункт в завещании, где предписывается уничтожить дом на Эйлсбери-роуд, он опротестует документ в суде на оправданном основании, что Амос Таттл был психически ненормален. Я обратил его внимание, что в таком случае ему придется выступать в одиночку против нас с доктором Спрейгом, однако я отдавал себе отчет, что сама нелепость этого требования может запросто сыграть и против нас; помимо этого, и сам я расценивал данный пункт завещания как до удивления вздорный и не готов был оспаривать предполагаемый протест по столь незначительному поводу. Однако если б я только мог предвидеть, если б мог хоть помыслить о грядущем ужасе, я бы выполнил последнюю волю Амоса Таттла вне зависимости от каких бы то ни было решений суда. Тем не менее благоразумием тогда я не отличался.

Мы с Таттлом отправились к судье Уилтону и изложили ему суть дела. Он также счел уничтожение дома бессмысленным и в ходе беседы не раз дал понять, что согласен с Полом Таттлом: его покойный дядюшка был сумасшедшим.

— Старик был тронутым, сколько я его помню, — сухо сказал судья. — Что же до вас, Хэддон, можете ли вы встать перед судом и поклясться, что он был абсолютно нормален?