Она легонько водит ногтями по моей руке.
— Тебе всегда казалось, что в картине скрыт какой-то тайный смысл, — чуть слышно говорит она.
— Да. — Я бы хотел сказать что-нибудь умное, но в голове пусто. Тайный смысл картины ускользал и тогда, и сейчас.
Она снова улыбается, но опять без тени насмешки.
— Возможно, просто возможно, там изображена вовсе не Смерть в женском обличье, грозно стоящая над испуганным Эросом, а женская аллегория… — ее улыбка становится шире, — любви, которая удерживает неугомонного проказника Смерть от злых шалостей.
Я только и могу, что тупо хлопать глазами.
Прекрасная Дама тихо смеется и наливает себе чаю, подняв блюдце с чашкой. Отсутствие ее ладони на моей руке — словно предвестье грядущих зим.
— Но любовь… к кому? — наконец спрашиваю я. — К чему? Какая великая страсть в силах предотвратить смерть?
Ее тонкие брови удивленно приподнимаются:
— Разве ты не знаешь? Ты, поэт?
Я не знаю. О чем и говорю.
Она подается ко мне, и я слышу шорох накрахмаленной льняной блузки и шелка под ней. Ее лицо так близко, что чувствую тепло ее кожи.
— Значит, тебе нужно еще время, чтобы узнать, — шепчет она с такой же страстью, с какой стонала сегодня ночью.
Я кладу дрожащую руку на маленький кованый столик:
— А сколько еще времени у нас осталось… сейчас… до расставания… чтобы побыть вдвоем?
Она не смеется над моей словесной избыточностью. Взгляд у нее нежный.
— Достаточно, чтобы выпить чаю, — говорит она и подносит чашку к губам.
31 августа, четверг, 1.00 пополудни
Сегодня выписан из полевого госпиталя близ Альбера. Едва хожу, но нашел попутный транспорт — санитарный автомобиль, возвращавшийся налегке в долину Карнуа, куда генерал Шют перебросил бригаду для отдыха перед очередным наступлением.
Вопреки краткому заключению доктора Бабингтона, где говорится, что я достаточно оправился от ранения и пневмонии, чтобы вернуться к исполнению воинских обязанностей, один из других врачей настойчиво рекомендовал отправить меня в Англию для восстановления здоровья по крайней мере на месяц. Я его поблагодарил, но сказал, что меня вполне устраивает рекомендация доктора Бабингтона.
Здесь, в лагере в долине Карнуа, я почти никого не знаю. Случайно столкнулся с сержантом Маккеем — джентльменом, помогшим мне выбраться из траншеи после того, как меня туда столкнул бедный капитан Браун, — и мы были так рады увидеть друг друга живыми, что едва не расцеловались. В ротах «С» и «D» все больше лица новые и незнакомые.
Сержант Маккей спросил, слышал ли я грозу нынче ночью. Я признался, что все проспал.
— Натуральное светопреставление, сэр, — сказал он с широкой улыбкой на красном лице. — Мы все промокли до нитки. Гром грохотал почище, чем канонада в день нашей атаки. В самый разгар грозы, сэр, молния ударила в два наших аэростата, и они взорвались к чертовой матери, сэр. Ну чистое светопреставление. Прошу прощения, сэр, но я просто не понимаю, как можно проспать такое. Не примите в обиду, сэр.
Я ухмыльнулся:
— Даже и не думаю, сержант. — Я замялся лишь на секунду. — Похоже, гроза была действительно знатная, но я просто… гм… сегодня была моя последняя ночь в Альбере, и я… в общем, я был не один, сержант.
Маккей еще шире расплылся в улыбке, театрально подмигнул и лихо откозырял:
— Понятно, сэр. Ну что ж, очень рад вашему возвращению. И желаю вам доброго здоровьица, сэр.
Сейчас я сижу на койке и пытаюсь отдохнуть. Мучительно ноет грудь, побаливает нога, но я стараюсь не обращать внимания. Говорят, через сорок восемь часов начнется общее наступление на Дельвильский лес, и генерал Шют хочет, чтобы его парни — мы — возглавили атаку.
Но сорок восемь часов это уйма времени. У меня есть что почитать — в моем походном сундучке лежит «Возвращение на родину» и еще не дочитанный сборник Элиота. А потом, пожалуй, я прогуляюсь по лагерю. Гроза закончилась. В воздухе свежесть. Погода дивная.
Послесловие редактора
На этом заканчивается недавно найденный дневник лейтенанта Джеймса Эдвина Рука.
2-го сентября 1916 года началось сражение за Дельвильский лес, но основная тяжесть наступления легла не на батальон Рука. Честь возглавить атаку выпала Глосчестерширскому полку 5-й дивизии — так называемому «Бристольскому батальону». В ходе ожесточенного боя, продолжавшегося 30 часов, почти весь батальон был уничтожен.
Рук участвовал в более крупном наступлении 15 сентября. В этом сражении были впервые применены танки — правда, в малом количестве и неэффективно. Во время последнего боя за Дельвильский лес лейтенант Рук не пострадал, но его рота потеряла 40 % личного состава убитыми, ранеными и пропавшими без вести.
Читать дальше