Дэн Симмонс - Двуликий демон Мара. Смерть в любви

Замечательно. Чертовски замечательно. За короткий срок нахождения в армии уже успел почислиться в трех дивизиях: в период военного обучения стрелковая бригада входила в состав тридцать седьмой; меньше двух недель назад (меньше двух недель назад?!), когда нас отправляли на передовую, то сообщили, что бригаду приписали к тридцать четвертой; и вот теперь я должен паковаться и отправляться в паршивую четырнадцатую. А я никого там не знаю. Что еще хуже — по словам сержанта Роулендса, четырнадцатая дивизия перемещается на передовые позиции, в то время как моя бывшая бригада уходит оттуда.

Не потеряй я свой пистолет на «ничейной земле», засунул бы его в рот и вышиб мозги к чертовой матери.

19 июля, среда, 7.00 вечера

Немногим раньше я выходил посмотреть, как стрелковая бригада покидает Альбер. Чудесный вечер — свежий и прохладный, как на исходе августа, хотя сейчас самый разгар лета. Пыль почти не поднималась, в воздухе висел слабый запах кордита и разлагающихся тел. Золотая Мадонна с Младенцем сверкала на солнце, когда батальон проходил под ней.

Многие лица я видел впервые. Сотни новичков пополнили ряды солдат и офицеров здесь, в Альбере, и теперь батальон действительно похож на батальон. Знакомые же лица выглядели гораздо старше, чем девять дней назад. Вечность назад. Я стоял на пригорке за монастырем и махал рукой, но почти все парни из моей бывшей бригады смотрели прямо перед собой и ничего не видели. Многие плакали. Когда они скрылись из виду, вернулся в здание госпиталя, собираясь поспать или написать письмо сестре, но там оказалась делегация важных дам из Билайта, и всем нам следовало делать хорошую мину. Монахини отгородили ширмами самых тяжелых раненых — очередную жертву газовой атаки, парня из Церковной бригады, потерявшего обе ноги, правую руку и в лучшем случае один глаз, еще двоих или троих, — чтобы не травмировать чувства наших посетительниц. Я решительно не желал общаться с ними, а потому притворился спящим. «Какой красивый молодой человек», — сказала про меня одна из дам. Суровая монахиня сообщила, что я уже выздоровел и скоро вернусь на фронт. Другая дама — старая карга с прической на манер гибсоновских девушек (я подглядывал сквозь ресницы) — заметила, дескать, просто замечательно, что он получит еще один шанс.

Я бы охотно предоставил ей такой шанс.

Славолюбие женщин

Вряд ли она придет сегодня ночью. Господи, как жаль! И все же я не думаю, что она оставила меня. Скоро мы увидимся снова.

Теперь спать. Моя последняя ночь в госпитале. Возможно, последняя в жизни на чистом белье.

22 июля, суббота

Насчет чистого белья вышла ошибочка. В Амьене, куда я вернулся, чтобы присоединиться к новой стрелковой бригаде из четырнадцатой дивизии, сплю на чистом постельном белье — пускай и не таком свежем, как в госпитале.

На Альбер градом сыпались снаряды, когда я отбывал оттуда в четверг. Немецкие шестидюймовки превращали в руины центр города, взрывы гремели в опасной близости от большого полевого госпиталя и женского монастыря, где размещался мой. Думаю, со своей хромотой и тростью, изможденным лицом, контрастировавшим с новенькой формой, я выглядел весьма романтично. Во всяком случае, встречные солдаты и офицеры, маршировавшие на передовую, отдавали мне честь энергичнее и уважительнее, чем бывало раньше. Еще я начал отпускать усы. И заметил у себя седые волосы, которых еще две недели назад не было и в помине.

Амьен находится милях в пятнадцати от линии фронта, но такое ощущение, будто в пятнадцати сотнях. Здесь реальный мир: книжная лавка некой мадам Карпантье, чьи дочери флиртуют с офицерами; рестораны с названиями «Рю-дю-Кор-Ню-сан-Тет», «Ля-Катедраль», «Устричный бар Жозефины», «Великолепный Годебер» и просто «Офицерская столовая», где постоянно сидит компания младших офицеров; не говоря уже о других амьенских чудесах вроде цирюльни на Рю-де-Труа-Кайю, где после стрижки и бритья с горячими полотенцами в волосы вам втирают хининовую воду, от которой еще пару часов кожу черепа приятно покалывает.