Дэн Симмонс - Двуликий демон Мара. Смерть в любви

— Незначительные, сэр. Оно почти не пострадало. Манчестерцам приходилось скучиваться у немногочисленных брешей во вражеском заграждении. Почти все они там и полегли.

Полковник покивал. На прошлой неделе ему докладывали о наших потерях. Сорок тысяч отборных солдат погибли в тот день еще до времени завтрака.

— Так, значит, наши снаряды причинили мало повреждений проволочному заграждению?

— Почти никаких, сэр.

— Когда открыли огонь немецкие стрелки и пулеметчики?

— Сразу же, сэр. Люди погибали от пуль, едва только высовывались из-за бруствера.

Полковник продолжал кивать, но явно машинально.

Он думал о чем-то другом:

— А солдаты, Джимми? Как манчестерцы показали себя?

— Превосходно. — Это была чистая правда, но одновременно и самая большая ложь, какую мне доводилось когда-либо говорить. Манчестерцы проявили великое мужество: пошли на пулеметы с таким спокойствием, словно маршировали на параде. Словно шли в театр. Но разве похвально идти в атаку, как овцы на заклание? За минувшие сутки ребята из нашего батальона похоронили тысячи таких храбрецов.

— Хорошо, — промолвил полковник, рассеянно похлопав меня по плечу. — Хорошо. Уверен, наши парни завтра покажут себя не хуже.

Так я получил первое подтверждение, что наступление назначено на завтрашнее утро. С детства не любил понедельники.

Когда полковник, чавкая грязью, двинулся прочь по окопу, шутливо заговаривая с солдатами на стрелковых ступеньках, я посмотрел на свою руку с горящей сигаретой. Она тряслась, как у паралитика.

10 июля, понедельник, 4.45 утра

Опять не спал ночью. Меня назначили в ночную разведку. Совершенно пустая трата времени, три часа ползанья по «ничейной земле» с десятью солдатами. Все трусили не меньше моего, только в отличие от меня не были обязаны скрывать страх. Никакой информации мы не добыли, никаких пленных не захватили. Но и потерь не понесли. Нам повезло найти обратный путь через пустырь.

Ночная разведка

[Здесь вычеркнуто несколько строк. — Прим. ред.]

[Здесь страница небрежно вырвана, от нее остался обрывок с двумя словами: «дикий ужас…» Строки на следующей странице, по всей видимости, являются отдельным стихотворением. — Прим. ред.]

10 июля, понедельник, 8.05

Утро просто чудесное. Сегодня я умру — и какая жестокая ирония в том, что мне суждено умереть в столь погожий солнечный день!

Ночью, во время разведки, повсюду были только грязь, слизь и слякоть. Потом наступил ясный рассвет. Жаркое летнее солнце бьет лучами по лужам вонючей воды, и над траншеями и воронками курится пар. Здесь, в передовом окопе, остались немецкие трупы, и от мокрой одежды мертвецов поднимаются тонкие струйки пара. Точно души, улетающие в небо из…

…из ада? Какая банальщина. На слух так ничуть не похоже на ад. Со стороны Ла-Буассели доносится пение жаворонка.

Минуту назад пришли полковник Претор-Пинней и капитан Смит из роты «D», и полковник негромко промолвил:

— Атака начнется в восемь сорок пять. Сверим часы.

Я достал отцовский серебряный хронометр и осторожно подкрутил стрелки, сверившись с часами полковника и капитана. Сейчас восемь двадцать две. Отцовский хронометр показывал восемь восемнадцать, а я перевел его на восемь двадцать одну. Я потерял три минуты жизни, просто переставив часы.

На меня снизошло странное спокойствие.

Невесть почему около часа назад орудия умолкли. Тишина кажется оглушительной. Я случайно слышал, как полковник Претор-Пинней говорил майору Фостеру Канлиффу, что первого июля артобстрел закончился на десять минут раньше, чем следовало, поскольку артиллеристам неверно передали приказ. Я задаюсь вопросом, не была ли допущена такая же ошибка и сегодня утром.