Дэниел Истерман - Девятый Будда

— Господи... — простонал отец Миддлтон, корчась от боли.

Он дотянулся до рукоятки ножа, но силы уже оставили его. Рука скользнула по залившей грудь крови и упала. Сделав последнее усилие, он неуклюже перекрестился. Рука, рисовавшая в воздухе крест, дрогнула и упала вниз, ноги конвульсивно дернулись, и он застыл.

Кристофер пытался привстать, не обращая внимание на упиравшуюся в висок сталь, но рука, с силой надавившая на плечо, заставила его вновь опуститься на снег.

— Подонки! — крикнул он. — Убийцы, подонки!

Но человек с пистолетом не шелохнулся. В окне на другой стороне улицы зажегся свет. Со скрипом поднялась оконная рама.

— Что происходит? — прокричал кто-то.

— Вызовите полицию! — крикнул в ответ Кристофер. Худой наотмашь хлестнул его по лицу и сильно зажал рот.

Кристофер увидел, как здоровяк вытер нож о сутану священника и встал на ноги. На лице его не было никаких эмоций, никакого намека на сожаление. Он убил священника точно так же, как убил бы козу или свинью, и придавал этому точно такое же значение. Кристофер испытал желание убить его с точно такой же жестокостью. Его радовала лишь мысль о том, что Уильяму удалось бежать. Что бы ни случилось теперь с ним самим, мальчик был в безопасности.

Послышался звук шагов. Кто-то приближался к ним по улице. Люди слышали крики, и теперь кто-то спешил на помощь.

Из тени вышел человек, высокий человек в пальто и шапке, как у двух нападавших, только лучшего качества и покроя. Перед ним с прижатыми к телу руками и плотно завязанным ртом шел Уильям. Длинный придерживал мальчика, заставляя его идти перед собой.

Трое быстро обменялись несколькими словами на незнакомом Кристоферу языке. Он предположил, что они говорили по-русски, но сказано было так мало, что он не мог быть в этом уверен. Он открыл рот, чтобы позвать Уильяма, как-нибудь обнадежить его, крикнуть ему, что что бы ни случилось, его найдут и спасут. Но прежде, чем слова эти сорвались с его губ, худой взмахнул пистолетом и ударил его в висок. Мир обрушился на него и так же быстро отпрянул прочь.

Он не до конца потерял сознание. Ощутив во рту вкус снега, он понял, что перевернулся на живот. С трудом пытаясь сделать хоть одно движение, он услышал, как захлопнулись дверцы машины и заурчал мотор. Где-то в темноте раздавались голоса. Он увидел свет, пробивающийся сквозь тени, и красную кровь на снегу, и темные силуэты мужчин и женщин, стоявших рядом и смотревших на него. Послышался рев мотора, и огни фар большой машины, прорезав тьму, ослепили его. Секундой позже огни исчезли, и он остался лежать в темноте, орошая слезами горький снег.

Часы на башне аббатства пробили шесть раз. Был вечер вторника, и рыночная площадь, еще недавно наполненная людьми, покупавшими гусей и индеек к предстоящему Рождеству, опустела. Повалил снег, мягкий и сверкающий в неуверенном свете уличного фонаря.

Кристофер мерз. Уинтерпоул давно уже должен был быть здесь. По телефону он сказал, что его поезд отправляется с лондонского вокзала Кингс Кросс поздним утром и что на поезде он доедет до Ньюкасла, а оттуда будет добираться до Хексхэма на машине. Даже если предположить, что он остановился где-то на ланч, он должен был приехать два часа назад.

Со времени нападения и похищения Уильяма прошло два дня, но полиция до сих пор ничего не нашла. Старший офицер часами допрашивал Кристофера, задавая вопросы, на которые, как знали оба, ответов не было. О случившемся оповестили Скотланд-Ярд, и информация о похитителях была разослана во все порты, но никто так и не видел трех иностранцев и мальчика в большой машине. Сами похитители хранили молчание: никаких посланий, телефонных звонков, требований выкупа. Словно они растворились в воздухе.

Чтобы согреться, Кристофер начал ходить по площади взад-вперед. За его спиной висели в темноте выложенные витражами окна аббатства, плохо освещенные узоры другого века. Доносилось тихое пение — вечерняя служба почти подошла к концу.

Из окружавшей его тьмы холодный вечерний ветер принес все запахи Англии, и он не знал, да и не интересовался тем, какие из них были настоящими, а какие — воображаемыми. Он чувствовал запах гниющих под снегом листьев, более тонкий аромат бесчисленных летних дней, запах кожи, резины и отполированной мебели из ивы, травы, сминающейся под ногами бегущих по полю игроков в крикет, запах срезаемого дерна, обнаженной земли, выпускающей на волю червей. Запах весенних цветов, осенних костров, запах мертвой плоти, гниющей всю зиму на старых церковных кладбищах.