Елена Хисамова - Мистика и реальность.

Лиза домой, как на крыльях, летела.

« Будет знать гадина, как мужей чужих уводить. Я отмучилась своё. Твой черёд пришёл, воровка бессердечная!» – стучало в голове. – За зло только злом наказывать. Поделом ты получишь. И мне тебя будет нисколько не жаль. Ненавижу так, что убила бы…»

И тут же первое сомнение закралось в пылавшую праведным гневом душу.

«Убила? – призадумалась Лизка. – Нет, никого бы я убить не смогла. А боль причинить? Она же девчонка ещё, сопливая совсем. Да, с мужем моим в постели кувыркаться – взрослая, а отвечать за это – девчонка? А как же мои девочки, с сердцем разбитым? Наказать мерзавку!»

Но сомнение уже пустило корни в её сознании.

Лизавета прилежно читала заклинание каждое утро и каждый вечер в течение недели, постоянно перед началом сверяясь с часами, чтоб не опоздать ни на секунду. И обязательно в открытое настежь окно. А в промежутках искала, звонила, расспрашивала. Одно из условий вещуньи было – поставить свечи к тринадцати иконам в установленный день. Лиза и предположить не могла, что в Москве более четырёхсот храмов, соборов, монастырей и часовен. Разве обойдёшь их за день? Их и за полгода не обойти, не объехать. Женщина была в отчаянии. Да и служители Божьи, услышав вопрос Лизы об определённой иконе, сразу понимали, в чём дело. Заводили разговор о грехе и молитве. Лизавета злилась, бросала трубку и набирала следующий номер. К назначенному дню она знала, где находятся все требуемые, кроме одной - чудотворной иконы Никейской Богоматери. Раньше Лизавета и подумать не могла, что число чудотворных образов Матери Божией более трёхсот шестидесяти. А одна старушка по телефону ей вот что сказала: «Икон Богородицы, что звёзд на небе. Подойди к любой, дочка, попроси о милости и заступничестве. Не греши. Лукавый тебя искушает. Ищи веру в себе».

Ох, и крутило Лизку, и корёжило. Отчаянье, злоба, бессилие и сомнение. Обошла она в день икс церкви, свечи всем иконам, кроме одной, поставила. А вечером позвонила в офис ясновидящей, и велено ей было опять с деньгами прийти, раз задание не выполнила.

Вдруг из темноты, с другой стороны появляется её дядька – покойный уже давным-давно, и протягивает ей тот самый крест, что в куче мусора Лиза нашла. Старик шипит по-змеиному: «Отдай его, девка, сопернице своей, и будет тебе счастье великое».

А изо рта его раздвоенный язык виднеется. Всё ближе и ближе рука старика, да и не рука вовсе, а лапа когтистая, держащая крест, к Лизке подбирается. У дядьки глаза красным огнём горят, завораживают. Голос Богородицы всё тише и тише звучит, а змеиное шипение усиливается. Рука Лизаветы, словно против воли поднимается, чтобы взять крест. Но в последнюю секунду она резко бьёт по безобразной лапе с криком: «Нет». Крест выбит и летит прямиком в дыру в половицах. Только из пролома того отблески огня вырываются. Старикашка с шипением исчезает.

«Преисподняя…» – передёрнулась от ужаса Лизка и проснулась вся в поту, с бешено галопирующим сердцем.

Для себя она всё уже решила. Прошлёпав босиком на кухню, она закурила сигарету и сожгла в пепельнице бумажки, что дала ясновидящая, а пепел в окно развеяла. Хватанула сто грамм коньячка и вернулась в постель.

«Утром в церковь пойду!» – решила Лиза и провалилась в сон.

Через полгода муж вернулся. И опять его глаза стали живыми и родными, а голос прежним и ласковым. И опять он говорил, что она самая красивая и желанная женщина на свете, и бегал за цветами на праздники и в День её рождения по утрам, чтобы положить их на кровать, пока она ещё сонная.

Катерина не гнушалась никакой работы. К своим сорока восьми на каком только поприще она не ломалась. Рано обзавелась ребёнком, не устояв перед таким же сопливым воздыхателем, отпустила бумажные кораблики мечты о высшем образовании в свободное плаванье и примкнула к многочисленным, стройным от тяжёлой работы рядам трудового пролетариата.

За тридцать годков, отделивших ту пухлую наивную девочку с длинной косой, огромными тёмными глазищами и амбициозными планами от неё сегодняшней – с двумя дочерьми, короткой, почти мужской стрижкой, поджарой, как у гончей, фигурой и безразличным потухшим взглядом, она испробовала себя в разных ипостасях. Мыла горшки и вытирала носы и попы в яслях, таскала кипы карточек по этажам поликлиники, драила тарелки и тягала тяжеленные котлы в столовке, душила гордость в услужении у известного олигарха. Пока, наконец, не осела в небольшом ОАО, некогда бывшим огромным авиастроительным производством со штатом, тянувшим на крупный посёлок городского типа. Теперь же, после тремора перестройки и разгула демократии от него осталась жалкая горсть закалённых задержкой зарплаты пенсионеров и несчастных, которым до пенсии – вожделенной и благословенной, недолго осталось.