Густав Эмар: Гипнотический роман

— Папа, милый папа!

Токсон узнал свою дочь в одеждах Ситы, загримированную девадаси!

Дебора, его дочь, пришла сюда для его спасения и не побоялась свирепых тугов, — дочь, о которой он совершенно забыл в своем увлечении научными опытами!

И он прижал к груди свою Дебби, свое единственное дитя!

— Дебби, Дебби, — шептал он, — покрывая поцелуями ее лицо, руки, голову…

Вдруг страшный удар в дверь заставил всех встрепенуться.

На пороге стоял человек в угрожающей позе; он тащил за собой женщину, полумертвую от страха, держа ее за волосы левой рукой, а правой потрясая кинжалом.

В несколько прыжков он очутился на средине храма.

— Мщение, — вскричал он, — мщение! Или вы меня не узнаете? Я — Сукрийяна!

Это на самом деле был факир.

После отъезда Пензоне в Гондапур, он, как мы упомянули выше, перебрался в бенгало, с намерением убить запертую братом девадаси, но вместо Ситы нашел связанного китмудгара. Узнав от последнего обо всем случившемся, он поспешил вслед за американцами в Гондапур, прихватив с собою метиса, и около храма натолкнулся на Ситу, ожидавшую здесь возвращения своих покровителей. Под страхом смерти, девадаси призналась во всем и рассказала про план молодых людей, про их намерение разыграть роли факира и девадаси.

Услышав имя, столь знакомое ему, Тиравалювер вышел из своего оцепенения и, бросив взгляд на говорившего, узнал в гуссаине Сукрийяну.

Как он пробудился? Откуда он взялся? Тиравалювер не раздумывал об этом. Для него было ясно, как день, только одно: он видит перед собой настоящего Сукрийяну, державшего своей мстительной рукой настоящую девадаси, Ситу.

— Нас предали! Мщение! — кричал факир. В храме находятся двое нечестивцев. Они насмехаются над нашими таинствами! Девадаси их сообщница! Вот она! Она во всем призналась!

Невообразимый шум и крики встретили эти слова. Нирванисты все в один голос кричали: «мщение, мщение!» — и потрясали оружием.

Перед мистером Токсоном и его дочерью прыгал Тиравалювер, размахивая кинжалом. Он сорвал покрывало с молодой девушки, золотистые волосы которой рассыпались от грубого движения и выдали ее происхождение.

Он занес уже над нею кинжал — но из глубины святилища показался двойник Сукрийяны. В его руке сверкнул револьвер, раздался выстрел и Тиравалювер, не успев опустить занесенную над мисс Деборою руку, пал к ее ногам.

В мгновение ока лже — Сукрийяна очутился рядом с доктором и его дочерью. Быстрым движением он сорвал свою длинную бороду, сбросил с себя повязки мумии, под которыми скрывалось европейское платье, и его узнал мистер Токсон.

— Пензоне!

Да, Пензоне, сыгравший, со своим обычным хладнокровием, роль Сукрийяны.

Перед этим неожиданным подкреплением, посланным иностранцам Провидением, ближайшие нирванисты отступили. Сам Сукрийяна смешался с толпою адептов, а Сита, пользуясь минутой беспорядка, вырвалась из чьих-то рук и очутилась около европейцев, из которых только двое были вооружены: Пензоне — револьвером, с оставшимися в нем четырьмя пулями, и мистер Токсон — той самой пикой, которая помогла ему поднять камень Парвати. Однако, несмотря на такое ничтожное средство обороны, было ясно, что они дорого продадут свою жизнь.

Внезапно раздался голос Сукрийяны, покрывший шум толпы, готовой уже ринуться на чужеземцев и растоптать их.

— Братья, — говорил он, — не прикасайтесь к иностранцам. Их кровь осквернит наше священное оружие! Впрочем, их смерти недостаточно для богини. Ее храм, даже самое изображение богини — осквернено их нечестивым прикосновением. Пусть очистится все это сразу!

И, указывая рукой на двери, он направил к ним свои шаги, сопровождаемый послушной толпой и адептами, уносившими с собой труп Тиравалювера.

Оставшиеся в храме американцы и Сита с изумлением глядели друг на друга, не смея верить своему избавлению от рук мстительных тугов. Через минуту они упали в объятия друг друга.

— Эдгар! — вскричал мистер Токсон, — вот уже второй раз ты спас меня и мою дочь!

— Но какой ценой, — проговорил Пензоне, указывая на Дебору, упавшую в обморок.

Доктор печально поник головой. Он впервые осознал, до чего может довести упрямство человека, ослепленного жаждой науки и ставившего ее выше всего, даже выше семьи.

Сита тоже была не весела. Она в раздумье присела на ступеньки престола.

— Спасибо вам, — сказал ей Пензоне, — это вам мы обязаны своим спасением. Но мы не останемся в долгу у вас: мы вас не покинем здесь. А теперь, — продолжал Пензоне, — укажите нам путь, по которому мы могли бы оставить эти нерадостные места.