Стивен Хэнд - Техасская резня бензопилой

— Полиция показывала вам эти фотографии? — спросил я. — Это единственная пленка, на которой снят человек, известный как Кожаное Лицо. Это он? Я хочу сказать, настоящий Хьюитт?

Тишина.

Я договорился встретиться с офицером Черчем еще раз и выяснил, что он тоже в свое время общался с выжившей жертвой Хьюитта, поскольку и его мучила та же мысль, что и меня.

— Знаете, что я сделал? — захихикал он. — Я добыл несколько фотографий со вскрытия трупа и показал их жертве. Может, вам стоит выключить камеру?

Когда я спросил Черча, сказала ли ему жертва хоть что-нибудь, то сам онемел от его ответа.

— А с чего бы ей молчать? — удивился он. — Ведь, в конце концов, из-за нее и началась вся заваруха, ведь это она уверяла всех, что мы поймали не того человека.

Черч явно говорил о ком-то другом — о другой выжившей жертве Хьюитта. Некая женщина, уверявшая, что полиция убила не того человека, подтверждала все подозрения, которые меня терзали.

Мне снова пришлось разбираться в том, что и зачем скрывала полиция в ходе своего расследования. Как могло получиться, что второй свидетель, вторая выжившая жертва, так долго оставалась никому не известной?!

Ситуация прояснилась, когда Черч рассказал об этой женщине подробнее. Ей было лет пятьдесят, и большую часть времени она проводила в разного рода клиниках для душевнобольных. Ее имя не фигурировало в первых отчетах полиции, потому что ее не было в доме Хьюитта, когда туда вломилось ФБР. Эта женщина появилась неделю спустя в полицейском участке в нескольких сотнях миль от места событий.

Делом занималось ФБР, а потому имя этой женщины так никогда и не фигурировало в записях полицейских округа Тревис. Она рассказала, что была на ферме Хьюитта 18 августа и сбежала оттуда на следующий день. Сперва сомневались, можно ли считать ее свидетелем, но проверка номеров найденного на территории фермы автомобиля доказала, что эта женщина действительно там была.

Таким образом, через три дня после того, как я встретился с единственной, как я полагал, выжившей жертвой Хьюитта, я назначил встречу второй оставшейся в живых свидетельнице. Она была готова к тому, что я буду ее снимать на пленку. Создавалось ощущение, что несчастная очень рада рассказать мне обо всем, что она знает; видимо, ей было приятно переложить груз знаний, который она долгие годы несла одна, на чьи-нибудь еще плечи.

Сперва она немного стеснялась и была сдержанна, но мне торопиться было некуда, и постепенно мы разговорились.

Я решил начать наш разговор с обсуждения того, как полиция вела это дело, на что моя собеседница охотно согласилась.

— После того как полиция расспросила меня о произошедшем, — начала она, — один из присутствовавших офицеров согласился с тем, что их операция не удалась, так как с самого начала они не смогли правильно оценить ситуацию.

Я позволил свидетельнице некоторое время поговорить об этом, а потом мягко спросил, не сможет ли она рассказать мне что-нибудь о событиях августа 1973-го. Но женщина лишь покачала головой и потупила глаза. Я тут же сменил тему и спросил, помнит ли она визит офицера Черча. Помнит ли она, что за фотографии он ей показывал?

Отвечать свидетельница начала очень медленно и неохотно, но потом слова полились просто потоком, словно внутри у нее прорвало какой-то предохранительный клапан. И я оглянуться не успел даже, как уже слушал историю выжившей свидетельницы всех этих ужасающих событий.

— Да, я видела эти фотографии со вскрытия трупа… Я думаю, мне хотели доказать, что все закончилось. Все. Дело закрыто. Но это был не он… Я знаю, он до сих пор бродит где-то на свободе. По ночам я не сплю от страха… Я ведь все, все помню… Это было ужасно. Стоял очень жаркий день…

Тишину знойного полдня разорвал крик.

Тем, кто находился рядом, могло показаться, что это был придушенный вопль напуганного, истекающего кровью животного. Или визг стадвадцатисантиметровой бензопилы. Это был оглушительный, пронзительный, просто кромсающий человеческий слух звук. Только удалившись от источника звука, можно было понять, что на самом деле его издал автомобильный двигатель с турбонаддувом.

Было восемнадцатое августа 1973 года. Фургон рассекал просторы округа Тревис, штат Техас: он мчался по сельской дороге через бескрайнюю равнину. Дорога была длинной и узкой, по обеим ее сторонам росли какие-то субтропические травы, цветшие, несмотря на безумствующее солнце. То и дело за окнами фургона мелькали стволы мескитовых деревьев и пирамидальных тополей. Кое-где попадались даже густые рощицы этих мужественных деревьев, привыкших к иссохшей песчаной почве, на которой они выросли. Пыль столбом поднималась из-под колес фургона.