чтобы я убирался. Я хотел утешить ее, сказать, как мне
жаль, но стоило мне приблизиться, как она вскочила
на ноги, бросилась на меня и принялась бить
и раздирать лицо ногтями, меня проклиная.
Я хотел
взять ее за
плечи, чтобы утихомирить,
но когда протянул к ней руки,
в них оказалась ее нежная белая шея.
Ее отец,
и его приятели,
и мои безработные
дружки обнаружили меня,
рыдающим над ее телом, гладящим
пальцами шелк ее длинных темных волос.
Отец упал на колени, прижал ее к себе, и долго еще горы
оглашались ее именем, которое он повторял вновь и вновь.
Один
из мужчин,
державший в руках
ружье, спросил меня, что
произошло, и я поведал —
я поведал ему — что араб, эта обезьяна
из пустыни, заманил ее сюда, но не смог
лишить невинности и задушил на траве,
а я увидел их, и мы боролись, и я его прикончил,
ударив камнем.
И пока
я это говорил,
железная птица принялась
насвистывать и петь самую печальную и
прекрасную мелодию, что я когда-либо слышал, и
все слушали, пока грустная песнь не была спета до конца.
Я нес
Литодору
на руках, пока
мы спускались вниз.
И пока мы шли, птица
все пела и пела, когда я сообщил
им, что сарацин собирался взять самых
нежных и красивых девушек и продать их белые
тела на рынке арабам — это куда более выгодно,
чем торговля вином. Теперь птица выводила бодрый марш,
и лица мужчин, шедших рядом, были суровы и мрачны.
Люди
Ахмеда сгорели
вместе с арабским кораблем и
утонули в гавани. Его товар, что хранился
на складах на набережной, был конфискован, а
деньги его достались мне как награда за мой героизм.
Никто бы
даже вообразить
не мог, когда я был
мальчишкой, что однажды
я стану самым богатым торговцем
на всем побережье Амальфи и буду владеть
заветными виноградниками Дона Карлотты.
Я, некогда пахавший, как вол, ради нескольких монет.
Никому бы
и в голову не пришло,
что однажды я стану горячо
любимым мэром Сулле Скале, буду
иметь такое признание, что удостоюсь
личной аудиенции его святейшества, самого
Папы, который поблагодарит меня за многие
славные проявления щедрости и великодушия.
Со временем
пружины внутри
красивой жестяной
птички ослабли, и она
перестала петь, но теперь это
уже не имело никакого значения,
верили моей лжи или нет, таковы
были мое богатство, и власть, и слава.
Однако
за несколько лет
до того, как птица умолкла,
однажды утром я проснулся в своем
имении и обнаружил, что она свила гнездо
из проволоки у меня на подоконнике, и положила
в него хрупкие яйца из блестящей фольги. Я разглядывал
эти яйца со смутным беспокойством, но когда потянулся
потрогать, заводная мать цапнула меня своим острым,
как лезвие, клювом, и после я уже не делал
попыток их потревожить.
Спустя несколько
месяцев корзина оказалась
полна обрывков фольги. Молодая
поросль этих новых особей, созданий new age,
упорхнула и разлетелась кто куда.
Я не могу
сказать вам,
сколько всего сейчас
в мире птиц из жести, проволоки
и электрического тока, но в этом месяце
я слышал речь нашего нового премьер-министра,
господина Муссолини. Когда он поет вам о величии
итальянского народа и кровных узах с нашим немецким
соседом, я явно слышу, как жестяная птичка поет
вместе с ним. Ее трели особенно мощно
звучат по современному радио.
Я больше
не живу в горах.
И много лет уже не
видел Сулле Скале. Когда
я наконец достиг преклонных
лет, то обнаружил, что ступеньки
мне уже не по силам. Людям я сказал, что
дело тут в моем злосчастном больном колене.
Но, по правде,
говоря, у меня
развилась боязнь
высоты. {2}
Оформление рассказа «Дьявол на лестнице». (Примеч. верстальщика)
Читать дальше